ему какую-нибудь дерзость в ответ на: «Как мне кажется, Джон, что ты должен сделать, так это…» Единственный раз в жизни Малкольм попробовал ко мне обратиться и был послан так, что больше не повторял своих ошибок!
Во время жары, которая обрушилась на Британию летом 1976 г., боже мой, я делал все, чтобы не загореть, но это было неизбежно. Мне нравился мой мертвенно-бледный цвет лица, потому что я был в большей степени ночным созданием, но эта ужасная, смертельная дневная жара, особенно когда пытаешься в это время выспаться, – нет, ни за что! Поэтому примерно в это время я типа изменил свой режим сна и бодрствования и стал больше выбираться из дома днем. Пришлось, спать все равно в такую жару было невозможно. Жара стояла просто нереальная, хорошо за тридцать. Так странно, так не по-британски. Хотя не помню, чтобы кто-нибудь из лейбористов на это жаловался.
Погода влияет на все, это заложено в самой природе, приходится учиться поспевать за ее причудами. Противостоять им невозможно, вас просто расплющит. Однако, с другой стороны, это оказался настоящий дар свыше, и с тех пор в Лондоне все изменилось. Я заметил, что в ресторанах начали ставить снаружи стулья, потому что сидеть внутри было слишком жарко, и Лондон стал очень похож на Европу. Однако едва подобного рода двери открываются, в глобальных масштабах, их уже не закрыть, поскольку к хорошему быстро привыкаешь.
Мне очень нравилось играть в «Клубе-100» в то лето, по мере того как росла наша популярность. Да, это был потный подвал, но там установили нечто похожее на кондиционер, пусть даже звук его напоминал рев авиационных двигателей. У меня осталось только одно смутное воспоминание о том, как я был на сцене, и это связано с фотографией, на которой я стою на полу на коленях в своем разорванном джемпере и ору в микрофон. Я помню, как делал это и чувствовал: «О, посмотрите, что я могу! Я реально наслаждаюсь этим, мне это нравится. Нравится быть в группе, нравятся песни, нравится сила и энергия всего этого, и, клянусь богом, посмотрите на счастливые лица вокруг. Все возможно!» Нас часто изображали на сцене как помешанных на спидах маньяков, однако этот образ был далек от реальности. Другие трое участников группы вообще не имели к подобному отношения. Несмотря на то, что много лет спустя Стив присоединился к анонимным алкоголикам, он никогда особо не употреблял, щепотка солей, и то едва ли. А я… Я остановился. Я не собирался слишком увлекаться наркотическими радостями, поскольку действительно хотел реализовать предоставившуюся мне возможность. Кроме того, ты не можешь петь на любых стимуляторах, просто забудь об этом, это не сработает, с твоим-то учащенным сердцебиением… Ты закончишь песню еще до того, как группа выйдет на сцену. Все это делает тебя слишком взбудораженным, чтобы сосредоточиться на работе, – не совсем то, чего бы хотелось на сцене. Сердечный приступ, паника – вполне вероятные последствия. Я не люблю находиться в состоянии тоски, поэтому для меня наркотики всегда были строго факультативными.
Мой любимый напиток перед шоу в те дни был Liebfraumilch, немецкое вино, – с ним меня познакомила Нора, моя будущая жена, хотя и сказала, что оно отвратительно. Материнское молоко. Да, оно было ужасно, но, черт возьми, это помогло мне пережить… сколько концертов?
Еще одна легенда о панках гласит, будто все мы были на пособии. Ну, а на самом деле мы – не были. Пол довольно долго работал на пивоварне «Фуллерс» в Чизвике. Он был там стажером-электриком. Я старался заработать как можно больше денег и всякого такого. Тогда я еще учился в Кингсуэе, но по мере того, как все больше погружался в «Пистолз», учеба стала невозможной, я не мог сосредоточиться на двух вещах одновременно. Это было типа – рискни, прыгни, нырни, соберись. И я полностью посвятил себя группе. Поэтому меня страшно бесило, что Пол вовсе не собирался следовать моему примеру, и расписание репетиций подстраивали под его работу.
Мы совершенно ясно демонстрировали всем, кто нас видел, что это возможно – возможно, без значительной финансовой поддержки. На самом деле, нам удалось забраться так далеко вообще без всякой поддержки. Мы сделали это до работы со звукозаписывающими компаниями, до всего подобного – мы продвинулись сами. И у нас не было никого, чтобы научить нас тщеславию. Тщеславие – это то, чему ты учишься, нельзя просто так начать нести весь этот вздор.
Когда собирались люди, чтобы на нас посмотреть, для меня главным было не просто выступление, мне гораздо больше нравилось то, что происходило потом – разговаривать с людьми, узнавать, каковы их интересы, их идеи и мнения, и обнаруживать, что все они смотрят на жизнь с разных сторон. Да, публика в Бромли будет сильно отличаться, скажем, от той, с которой вы столкнетесь на севере, но все эти люди одинаково интересны и одинаково равны.
Так называемый «контингент Бромли» [138] был словно создан для Sex Pistols. Многие из них вышли из среды поклонников Боуи и Roxy Music, где все были помешаны на том, чтобы одеваться соответствующим образом. Концерт Roxy Music, особенно большой концерт, был, скорее, про то, чтобы выделиться в фойе. Сам концерт оказывался уже делом второстепенным. И у разных группировок фанатов было разное чувство моды; среди них царило товарищество, но нельзя забывать и про чувство конкуренции.
Когда выглядеть в стиле «Рокси» стало отстойным, не осталось никого, чтобы заполнить вакуум. А затем взлетели мы, и это было: «О, ха, да, пожалуйста! Теперь мы все можем быть самими собой!» Любой мог признаться, что ему нравится совершенно разная музыка, и создать свой собственный образ. Вовсе не обязательно было копировать какого-нибудь чувака со сцены. Это открыло перед ними новую дверь, за которой можно было оторваться от элемента соревновательности и ограничений, поскольку все это становилось уж слишком похоже на бальные танцы – я имею в виду, жесткую ограниченность чрезмерного увлечения костюмами. Мы позволили себе отдохнуть от этого, и бинго, вот оно! Открылось множество дверей, и сексуальная ориентация уже не имела ни малейшего значения. Никто никого не осуждал.
На самом деле вначале появилось множество маленьких глэм-роковых команд, и мы открывали их для себя. Чем больше они отличались, тем интереснее выглядели. Однако с этой сценой вскоре было покончено. Мир отошел от высокодраматичной тревожной музыки, и, честно говоря, Roxy Music делали это лучше всех, так зачем было пытаться стать их продолжением.
Так что было здорово, когда народ просек фишку и стал создавать свои собственные группы. Если я могу это сделать, то
