молодой композитор вознамерились создать балет «Человек и его желание», надеясь на то, что его поставит Нижинский. Для того чтобы он лучше представил себе, о чем идет речь в этом произведении, Клодель отвез танцовщика в бразильские джунгли. Мийо был впечатлен величием таланта Нижинского и всем его обликом, впоследствии он писал, как тот был красив, когда оборачивался поговорить с кем-нибудь, кто находился за его спиной: якобы он поворачивал голову так точно и быстро, словно даже не двигал мускулами. [179]
Во время гастролей отношения Григорьева с Ромолой становились все хуже, и столкновения между ними происходили все чаще. Она на правах жены Нижинского настаивала на том, чтобы руководство труппы считалось с ее мнением о политике компании. А Григорьев считал, что они с мужем мешают правильному ведению дел. Ромола была охвачена параноидальной идеей преследования и членовредительства, и каждое случайное происшествие (в один из вечеров Нижинский на сцене наступил на ржавый гвоздь, в другой он едва успел отскочить от упавшего сверху железного противовеса) трактовала как попытку убийства мужа. Она даже наняла детектива для его охраны. Некоторые члены труппы, в частности Григорьев и Соколова, утверждали, что Нижинский уже тогда был психически неуравновешен. Это возможно, однако никто из его новых знакомых этого не подтверждал. И с Клоделем, и с Мийо, и с Эстраде Гуэрра и его женой у Вацлава были прекрасные отношения.
В Буэнос-Айресе Нижинские отметили годовщину свадьбы. Священник, который их обручил четыре года назад, дал обед в их честь. 26 июля Русский балет показал последнее представление. Нижинский танцевал «Призрак розы» и «Петрушку». Несмотря на все договоренности, он не получил за это турне полную плату: в 1919 году, по утверждению самого Нижинского, Дягилев оставался ему должен еще двадцать тысяч франков. Надо сказать, что в банках Монтевидео просто не оказалось достаточного количества золотых долларов, необходимых на выплаты Нижинскому. К этому следует прибавить, что Русский балет в последний момент нарушил условия контракта, отказавшись оплатить отъезд Нижинских в Европу. А штраф за нарушение соглашения, по словам Ромолы, составлял двадцать тысяч долларов.
Через несколько дней труппа отправилась в Испанию. Нижинский с женой остался, чтобы помочь организовать гала-представление в пользу Красного Креста. Выступить в программе также пригласили Артура Рубинштейна, который в это время совершал турне по Южной Америке.
Моя комната отдыха располагалась рядом с гримерной Нижинского, пишет пианист, и я слышал, как он разогревается, репетируя свои громадные прыжки, от чего дрожали стены.
Но когда пришла его очередь выступать, никто не появился на сцене. Рубинштейн сначала подумал, что Нижинский откладывает свой выход, чтобы сполна насладиться «последними овациями вечера, подобно многим виртуозам». Но когда он, наконец, вышел на сцену, Рубинштейна обеспокоило мрачное выражение его лица: «Он казался более печальным, чем даже после сцены смерти Петрушки». Он переоделся в костюм, части которого не соответствовали друг другу, и от этого выглядел еще более жалко.
Я разрыдался, пишет Рубинштейн. Это ужасающее сочетание бесконечного окружающего его фарса и самой настоящей великой трагедии было непереносимо. Мы устроили ему нескончаемую овацию. [180]
Путешествие обратно в Европу позволило Нижинскому немного расслабиться. Но посреди океана он узнал о захвате власти Советами. В Лозанне он с огромной радостью вновь увидел свою дочь Киру. Они с Ромолой поселились в Санкт-Морице, в швейцарских Альпах. 11 декабря 1917 года Нижинские подписали долгосрочный договор на аренду виллы, расположенной недалеко от горной деревушки. Верхний этаж был отведен под танцевальный зал; большой балкон первого этажа позволял танцовщику утром упражняться на свежем воздухе. Вдалеке от напряженной артистической жизни Нижинский чувствовал себя лучше. Он стал спокойней и дружелюбней, и, по словам жены, «у него было множество замыслов новых балетов». В частности, он увлекся книгой чувственных стихов Пьера Луи под названием «Песни Билитис» и на основе трех стихотворений, к которым сочинил музыку Дебюсси, создал балет. Он состоял из двух сцен: в первой были представлены любовь Билитис и пастуха, во второй – Билитис и девушка, ставшая ее возлюбленной. Балет длился чуть меньше пятнадцати минут. В другом произведении, хореографической поэме, Нижинский намеревался воплотить собственную судьбу. Действие балета он перенес в эпоху высокого Возрождения, главным героем является художник, который с юных лет ищет правду (сам Нижинский). Сначала он – ученик, познающий различные веяния искусства и красоту жизни; его учитель – универсальный гений (Дягилев). Затем к художнику приходит любовь к женщине (Ромола), и счастливая семейная жизнь и работа полностью его захватывают. Для этого балета Нижинский сам придумал декорации и костюмы (придумав роль художника, он сам стал художником). Он также хотел заняться постановкой балета «Ночные бабочки», для которого написал музыку в стиле Шёнберга (если верить Питеру Освальду, получилось неважно [181]):
Главная героиня – содержательница дома [терпимости], когда-то красивая кокотка, а теперь состарившаяся и парализованная женщина, пишет Ромола. Но хотя тело превратилось в руину, дух остался неукротим. Она занимается всеми любовными сделками – продает девушек мужчинам, юношей – старикам, женщин – женщинам, мужчин – мужчинам.
Творческая жизнь Нижинского приобретала все более универсальный характер. Но в совершенстве талант его раскрывался в танце. Из письма Рей-налдо Ану этого периода видно, какие проекты занимали Нижинского:
Я работаю, я сочиняю новые балеты и совершенствую свою систему записи хореографии. Я страстно жажду работать независимо от других танцевальных трупп, где соперничество мешает созданию истинного искусства. Я намереваюсь танцевать с небольшой группой и надеюсь получить интересные результаты.
К несчастью, этого не случилось.
Война закончилась 11 ноября 1918 года. Патриотические идеи больше не затмевали умы, и открылось во всей полноте ужасное обличье войны. Нижинский был глубоко потрясен. «Я знаю убийства солдат, – пишет он. – Я знаю их страдания». Его творчество становится все мрачнее, а его рисунки – все абстрактнее, напоминая послевоенные руины, среди которых виднеются лица с безумными глазами и раскрытым ртом. [182] Ромола, считавшая эти работы «пугающими и мрачными», спрашивала его: «Что это за страшные маски?» – и Нижинский отвечал: «Лица солдат. Это война». Зимой он с интересом прочел «Смерть» Метерлинка и «Ecce Homo» Ницше и взялся за работу над новым балетом, который его жена называла «Танец жизни против смерти». При этом его состояние становилось все нестабильнее, а срывы все яростнее. И однажды один из слуг, работавших у Нижинских, сказал Ромоле, что подростком у себя дома, в Сильс-Марии, он выполнял поручения Ницше и что прежде, чем тот заболел
