Когда приехали и сели за гостеприимный стол о. Алексея, Владимир Алексеевич поглядывал за мной, чтобы тоже не особенно расслаблялся и не выпил лишнего – ведь я же водитель все-таки, мне же с завистью приходилось смотреть на его достаточно широкий рот, куда он опрокидывал очередную рюмку коньяка. Но к вечеру оба были «в норме» и, когда ехали обратно, в два голоса, Илья не подпевал, пели песни – и «Горят пожары», и «Любо, братцы, любо» и другие. Заехали к нему на дачу, посидели еще, вспоминая прошедший день, помянув добрым словом о. Алексея и его подвижническую деятельность. На прощание Вл. Алексеевич подарил мне на память только что вышедшую довольно объемную книгу «Смех за левым плечом», которую я читал раньше в рукописях и которую с удовольствием перечитал заново.
Вечер в Лужниках
Разные бывают ситуации. Однажды В. А. мне позвонил, сказал, что должен выступать в Лужниках и предложил: может, заеду за ним и потом вместе мы поедем на вечер. Конечно, я ему пообещал, что завтра в три часа буду у него в Переделкине, где он подолгу живал один с собакой Саной.
Но к 12 часам ко мне в мастерскую пришла племянница Зураба Таня Некрасова, праправнучка поэта Николая Алексеевича. Я помогал ей определиться с работой в издательстве «Изобразительное искусство», где был в худсовете и где со мной считались. Она – совсем еще молодой художник, только что закончила Строгановку, хотелось как-то позаботиться о ней, помочь с работой, тем более, что это для меня не составляло большого труда.
Спустя какое-то время, спохватившись, я спросил у нее, который час, мне надо было ехать за Солоухиным. У нее тоже часов не оказалось. Выйдя с ней на улицу, я с ужасом узнал, что уже четвертый час, а машина моя у дома. Прикинул, что до дома минут 20, да до Переделкина минут 40. Успеть я никак не мог. Его выступление срывалось, я был в ужасе, клял себя всячески за свое нерадение, но выхода из создавшейся ситуации не видел.
Однако Владимир Алексеевич нашелся. Поняв, что я не приеду, он позвонил Зурабу, чтобы он его выручил. Тот, мгновенно оценив ситуацию, схватил такси, живут они на Ленинском проспекте, и вовремя доставил писателя на сцену.
Они справедливо обиделись тогда на меня, и когда я появился в зале, не смотрели в мою сторону.
А вечер тот был удивительно хорош, я его прекрасно помню. Владимир Алексеевич был просто великолепен. Много рассказывал о деяниях «пламенных революционеров» типа Землячки и Белы Куна в Крыму, где они зверски утопили в море сдавшихся в плен или не успевших уехать на пароходах тысячи белых солдат и офицеров. О жизни русской эмиграции в Париже, о своих знакомых, тоже эмигрантах, Зерновых и другое. Читал стихотворение Вячеслава Иванова, посвященное Государю и его семье:
Эмалевый крестик в петлице
И серого френча сукно.
Какие печальные лица,
И как это было давно…
На огромном экране, установленном на сцене, были видны его слезы. Он тогда уже проникся идеей самодержавия, монархии, вокруг которой, и это верно, концентрируется национальное самосознание народа, мученической кончиной государя, наследника и его семьи.
Закончил писатель свое выступление знаменитым теперь стихотворением «Друзьям», которое он прочитал с большим подъемом:
Держитесь, копите силы,
Нам уходить нельзя.
Россия еще не погибла,
Пока мы живы друзья…
«Оставили в рядах»
В один из декабрьских дней позвонила Лена Чавчавадзе и сказала, что в Доме литераторов будет показан фильм Ф. Я. Шипунова «О Волге», и пригласила нас на просмотр этого фильма.
С Фатеем Яковлевичем мы познакомились незадолго до этого, будучи в гостях у Зураба и Лены дома. И стали тоже общаться, а потом и дружить с ним. Человек он был очень интересный, посвятивший свою жизнь проблемам экологии в нашей стране, боролся против чудовищного плана переброса вод с севера на юг, против уничтожения «неперспективных деревень», против загрязнения природы промышленными отходами и установок атомных станций рядом с древними городами. Однажды пригласил меня в научную экспедицию Академии наук, на машине проехать вдоль Волги, охватив несколько районов, что и было сделано. Осматривали плотины, насколько сильно подтоплены прибрежные города, и как изменилась в связи с этим экология этих мест. К тому же он был блестящим оратором, и на его публичные выступления по вопросам экологии мы всегда рвались. И вот просмотр его фильма.
Потом Лена добавила, что после этого мы должны будем встретиться с Солоухиным и что его сегодня собираются исключить из партии. Много за ним числилось «грехов», много было написано такого, в том числе и афганские страницы, что не устраивало партийное руководство Союза. Его вызвали на «ковер», спросили, ваши ли труды?.. Он сказал в ответ: «От своих работ не отказываюсь». И вот грозят исключением из партии.
После просмотра фильма вышли вместе. Был зимний тихий вечер, шел снежок, но я чувствовал себя плохо, заболевал гриппом, как всегда в это время года, и поэтому собрался идти домой и лечь в постель.
С большим и тяжелым портфелем подошел Владимир Алексеевич. Мы все бросились к нему с вопросами – ну, как, выгнали наконец из партии или нет.
«Да нет, – последовал ответ писателя, – оставили в рядах».
Я чувствовал себя совсем плохо, и мы с женой ушли домой, а вся небольшая компания пошла с ним в Дом литераторов отметить «незыблемость» партийных рядов, так как в портфеле было достаточное количество нераспечатанных бутылок коньяка.
Последняя ягода
Сейчас на дворе осень. Отгремели трескучие фанфары 850-летия Москвы. Приехал в деревню, живу один в доме, наслаждаюсь тишиной. Все дачники разъехались, остались редкие жители, да те, кто не успел собрать урожай на своих участках. Заканчиваю свои записки о Владимире Алексеевиче.
Идет дождь, но на улице тепло.
Время от времени выхожу из дома и подхожу к разросшимся в саду деревьям терновника и выбираю ягоду помягче и покрупнее. Мне нравится их вкус. К тому же знаю, читал об этом, что Владимиру Алексеевичу тоже нравился терпкий вкус ягод терновника, и каждый раз, когда я срываю очередную, вспоминаю его, рано все же ушедшего от нас писателя с нерастраченным до конца талантом. Сколько бы еще он мог сказать… Но… Льются теплые капли дождя на зеленые еще листья терновника, не смывая сизо-голубого налета с ягод.
Это здесь, а там в Алепино, а оно неподалеку от нас, всего-то верстах в двадцати, под таким же дождем на заросшем уютном деревенском кладбище, над обрывом реки, под высокой сосной в кругу своих близких родственников и друзей, рядом с могилой деда, нашел свое вечное упокоение замечательный русский писатель Владимир Алексеевич Солоухин.
