Недавно, 8 июля 1997 года, умер классик русской гравюры, народный художник России Ф. Д. Константинов – «последний из могикан», ученик В. Фаворского. И хоть бы слово где сказали, что ушел из жизни известный художник и т. д. Ни словечка… А вот где-то в Америке примерно в то же время один гомик уложил другого, кутюрье Джани Версаче, так телевидение об этом трепалось день и ночь.
Процветала гравюра, ставшая теперь никому не нужной. Порнолитература в блестящих обертках, как и масскультура в целом, «гнуснее» даже «рынка», заполнила книжные прилавки. Подлинное искусство ушло куда-то вглубь и затихло. До лучших времен.
Владимир Алексеевич, как и Леонид Максимович Леонов, сами выбрали меня как художника своих книг и именно за гравюру. В «Приговоре» В. А. пишет: «Пойду в издательство “Молодая гвардия” и закажу хорошему художнику оформить мою книгу». Этим художником оказался автор этих строк.
Знакомство
Тогда-то мы с ним и познакомились. У меня появилась мастерская, и я только что в нее въехал. Все еще было неухоженно и неуютно, но это уже была мастерская, в которой я стал работать и в которой были созданы почти все мои основные работы.
Солоухин пришел не один, а с дамой, которая скромно села на диван, а я стал его рисовать. Владимир Алексеевич был в замшевом пиджаке, как-то неуклюже, деревянно сидевшем на его широких плечах.
Мы тогда увлекались открытым письмом Ивана Самолвина к А. И. Солженицыну. Во время рисования В. А. читал вслух это послание. С чем был не согласен, бурно выражал свое недовольство.
За разговорами и чтением время пролетело быстро и незаметно. Это была первая наша встреча. Когда он уходил, я его предупредил, что на лестничной площадке, а это на 5-м этаже, очень низкая притолока, чтобы он не ударился об нее случайно. «Ладно», – сказал предупрежденный писатель и, спускаясь вниз, стукнулся, не сильно правда, об нее головой.
Это было время, когда мы впервые, по-настоящему соприкоснулись с православием. Стали ходить в церковь и очень увлекались проповедями о. Всеволода Шпиллера, красивого высокого седобородого старца, говорили, что он до революции был офицером, что было вполне вероятно, чувствовались осанка и стать. Он был настоятелем церкви Николы в Кузнецах. Часто по воскресным дням я ходил на службу, внимая его проповедям, дававшим мне столько в формировании моего мировоззрения, как, может быть, никто другой, да таковых было не так уж много. Конечно, были и Саша Рогов, и Михаил Антонов, и главное о. Валериан Кречетов – низкий ему поклон.
Но умудренный опытом о. Всеволод был для меня воплощением подлинной православной культуры, и, выходя из храма, я записывал его проповеди, восстанавливая в памяти все то, о чем он говорил.
Однажды в храме я встретил Владимира Алексеевича, значит, он тоже внимал проповедям о. Всеволода. Он опять был не один и, выходя из храма, еще в притворе надел шапку, правда, на улице была зима. Я тоже выходил и уже на улице окликнул его. Он поприветствовал меня, пошутил насчет моего полушубка и сказал, что готовится очередное издание «Венка сонетов», он ждет его с нетерпением, так как оно ему очень правится. На том и расстались. Но ненадолго…
Городня
В том же 1976 году мои друзья расписывали храм Рождества Богородицы в Городне, где настоятелем был о. Алексей Злобин, будущий депутат расстрелянного в 1993 году Верховного Совета. Так вот друзья пригласили меня туда впервые на именины о. Алексея.
Уже там мне сказали, что, возможно, будет Владимир Солоухин. И когда шла торжественная служба по поводу тезоименитства о. Алексея, вошел Владимир Алексеевич. Они недавно познакомились и успели уже подружиться. Он был несколько удивлен, увидев меня. Как это в одном месте довольно далеко от Москвы, не договариваясь, могут встретиться два знакомых человека – поистине тесен мир.
Потом была трапеза, он сидел на почетном месте справа от батюшки, как бы заполняя собой все пространство. Даже на фоне довольно колоритных отцов Тверской епархии он выделялся своим внушительным видом и характерным голосом. Первый тост был за ним, как и во все последующие годы, когда мы приезжали в Городню, если не было Тверского владыки или митрополита Таллинского и Эстонского Алексия, будущего патриарха Московского и всея Руси, который и освящал престол отреставрированной древней части храма XIV века, где в некоторых местах сохранились еще остатки росписей.
В один из приездов к о. Алексею я познакомился с Зурабом Чавчавадзе, который приехал вместе с Владимиром Алексеевичем и своей женой Леной, высокой красивой и решительной женщиной.
Тост, о котором я упомянул, был одним и тем же из года в год, так по крайней мере мне казалось. Смысл его был таков. Вот, дескать, если будущие исследователи будут восстанавливать историю этого места и дома, где мы находимся, то будут крайне удивлены. Как это в одно место, к одному человеку приезжают такие разные, казалось бы, люди, вернее, люди разных профессий, к примеру, писатели, юристы, ученые, художники, и прибавлял каждый раз, показывая на меня, вот Сергей Харламов, например, духовенство и люди «известной профессии», то есть сотрудники КГБ.
На именины часто приходили из псковского санатория, расположенного неподалеку от Городни, люди из охраны Брежнева, которым было все равно куда и к кому идти, лишь бы посидеть за столом и выпить, тем более за таким радушным и изобильным столом, как у о. Алексея.
И каждый раз, говоря тост из года в год, В. А. говорил и «люди известной профессии», что, естественно, их страшно злило. Не раз я слышал их раздраженный шепот, когда произносился тост, они шептали: «…сейчас опять скажет “люди известной профессии”». И он действительно это говорил, а они мрачно слушали. Однажды после такого вечера, когда все разъезжались, они пригрозили ему. Но он обозвал их чекистами, сказал, что его не испугаешь, не из таких и т. д. Видно, не любил их за что-то и не очень-то боялся.
«Смех за левым плечом»
Однажды мне позвонил о. Алексей и попросил, чтобы я заехал на машине за Солоухиным и вместе мы приехали к нему.
С сыном Ильей мы прибыли в Переделкино, где я бывал у писателя неоднократно, и через два с небольшим часа были в Городне. По дороге Владимир Алексеевич рассказывал о том, что в Германии у немцев идет акция протеста против… картофеля, что, дескать, крахмал сгубил их нацию, так как вреден в большом количестве для организма, расслабляя его чуть ли не на генетическом уровне. Для меня это была новость, и я с интересом слушал его.
Когда приехали и сели за гостеприимный стол о. Алексея, Владимир Алексеевич поглядывал за мной, чтобы тоже не особенно расслаблялся и не выпил лишнего – ведь я же водитель все-таки, мне же с завистью приходилось смотреть на его достаточно широкий рот, куда он опрокидывал очередную рюмку коньяка. Но к вечеру оба были «в норме» и, когда ехали обратно, в два голоса, Илья не подпевал, пели песни – и «Горят пожары», и «Любо, братцы, любо» и другие. Заехали к нему на дачу, посидели еще, вспоминая прошедший день, помянув добрым словом о. Алексея и его подвижническую деятельность. На прощание Вл. Алексеевич подарил мне на память только что вышедшую довольно объемную книгу «Смех за левым плечом», которую я читал раньше в рукописях и которую с удовольствием перечитал заново.
