— Забавно. Вы, Кейн, интересный рассказчик. Вас интересно слушать, продолжайте.
— Тщеславие — ахиллесова пята Филонова. Нет лучшего способа завоевать его расположение, чем лесть и похвала его мудрости, прозорливости или тонкому вкусу в умении одеваться, по его гороскопу. Он не мыслит своего существования без любви. В зависимости от состояния своих любовных дел либо сияет, как солнце, либо мрачнее тучи. Он или с любящей женой, или с другой женщиной. Он не изменяет жене ради плотской любви, но в ссоре с женой или при длительном ее отсутствии — жаждет женщину, и мы ему сейчас активно в этом помогаем. Будучи натурой сильной, не любит быть зависимым, обожает, когда люди зависимы от него, поэтому при вербовке его надо просить оказать помощь, а не давить на психику, запугивать, это на него не подействует. С деньгами обращается очень свободно, иногда даже чересчур легкомысленно. Обожает все первоклассное, роскошное и дорогостоящее. При этом любит делать широкие жесты и никогда не отказывает тем, кто просит взаймы. У него по жизни ни в чем и никогда не бывает «золотой середины». Геройство, так же как и псевдогеройство, присущи его натуре. Перед настоящим испытанием он никогда не отступит, в этом сила и слабость его натуры. Но никогда не склоняет голову под ударом судьбы. Л. Гудменсон пишет, что собственные дети самозабвенно любят отца и никогда его не бросят [24].
— Да, содержание вербовочной беседы Гудменсон уже фактически вам подготовила. Везет вам, Кейн. Давайте дальше.
— Я ознакомился с новыми разработками психологов ЦРУ. Они утверждают, что советские нацмены, а по национальности он мордвин, легко соглашаются сотрудничать против русских угнетателей. Мы постараемся убедить его в тысячелетнем угнетении. Мордва — трудолюбивый народ и мог сам строить свою историю, но это на крайний случай. С учетом изложенного и по совокупности приведенных мною пояснений, я полагаю, что Филонов не сможет отказаться от нашего вербовочного предложения. Операцию планирую начать на конспиративной квартире. Как вам известно, она оборудована средствами слухового и визуального контроля. Агент Нади быстро вошла в роль и довольно-таки успешно играет в оперативном спектакле. Наша вавилонская блудница поработала отменно, с опережением графика вступила с ним в половую связь. Все красочные позы задокументированы. Я бы ее назвал не вавилонской, а вашингтонской блудницей, даже, точнее, ЦРУшной блудницей.
— Кстати, сэр, вы не против нового американского анекдота, только что мне рассказанного по телефону про лучших друзей?
— Валяйте, Эдвард.
— Кети рассказывает своей лучшей подруге, как за ней этим летом ухаживал Джонни.
— Представляешь, он пригласил меня на прогулку, мы отъехали три километра от Вашингтона, Джонни нашел укромную лужайку, мы поиграли, послушали музыку, выпили и Джонни стал приставать. Луиза, ты знаешь, ноги мои лучшие друзья, я решительно встала и оставила его с носом. Через неделю, дорогая Луиза, Джонни вновь приглашает на прогулку. Мы отъехали от Вашингтона на пять километров, Джонни нашел замечательную лужайку. Поиграли, пошутили, посмеялись, послушали музыку и Джонни начал приставать. Милая Луиза, ты знаешь, ноги — мои лучшие друзья, я решительно встала и пешком вернулась домой. Прошла неделя, Джонни опять приглашает меня, отъехали уже на тридцать километров, нашли очень уютную лужайку, выпили, хорошо закусили под замечательный джаз, Джонни нежно начал приставать, но более настойчиво. Ах, Луиза, ты же знаешь, даже лучшие друзья, и те расходятся.
Янки дружно расхохотались — чуть сдержанно резидент, более раскованно и громко смеялся довольный Кейн. — Débaucher une jeune fille trés pure [25], — саркастично добавил Кейн.
— Вот и наши подозрения о Нади подтвердились. Это не вавилонская блудница, а квалифицированный агент ЦРУ.
Резидент неожиданно поднялся с кресла и с хитрым прищуром глаз пробасил:
— Господин Кейн, прошу усилить наружную разведку за объектом накануне и после вербовки. Особенно следите за радиообстановкой. С учетом недавнего отказа спецтехники настоятельно требую персонально проверить ее нынешнее состояние. Кстати, нашу девушку, как только она отработает, следует сразу же отправить домой во избежание неожиданных осложнений для нее, да и по медицинским соображениям.
Дальнейший разговор прервал телефонный звонок. Звонили из Центра и интересовались, наряду с другими вопросами, ходом подготовки запланированной вербовочной акции.
— Да, сэр, всё это предусмотрено планом. Ей уже оформлен билет, и она улетит вовремя.
— Ну что ж, тогда прекрасно, да поможет вам Бог. До свидания…
А в кабинете разговор продолжился.
— Я думаю, нет оснований беспокоиться. Он клюнул на нашу приманку. Этот изголодавшийся мужик уже четыре месяца живет без жены, легко вошел в подготовленный нами лабиринт с тупиком в конце, — ощерился Кейн.
— Ох, Эдвард, не обольщайтесь возможностью легкой победы. Поверьте мне, сломавшему не один зуб профессионального самолюбия на советском орешке. Я глубоко понимаю непредсказуемость русских. Мне вспоминается такой случай в Японии. Один субъект, советский военный дипломат, доведенный, как мне тогда казалось, до вербовочной кондиции, вдруг сообразил, куда клоню, влепил такую пощечину, что до сих пор горит щека. Затем он еще добавил: «Ты думаешь, я стану подонком?» Больше я с ним не встречался. Вот так-то, Эдвард. Будь осторожен со славянами: они просты только с виду.
— С учетом того, что вы, сэр, рассказали, я сделаю всё, чтобы не получить пощечины в прямом и переносном смысле.
* * *
В приподнятом настроении шагал Филонов в посольство. Плоть была удовлетворена, душа пела, он сиял, он нравился себе, а вот сознание и профессиональное чутье, пусть не высокого уровня, нет-нет, да и давали о себе знать. Что это — любовь, влечение, или…? «Ну, мы же не дети и даем себе отчет за совершенные поступки», — размышлял он, оправдывая себя, да и Нади.
Он возвращался к событиям последнего месяца. Вспоминал свои встречи с Нади, находил и опровергал в них подозрительные подробности. Любовался собой. Однако всякий раз черные мысли изгонялись чувством исполненного долга в приобретении для шефа нужных книг, а договоренность с Надюшей о встрече несла новые надежды на приятное времяпрепровождение. Как-никак, они условились через неделю встретиться снова!
Передавая книги Думову, Филонов обратил внимание на то, что тот даже не поинтересовался стоимостью, обстоятельствами покупки, их содержанием. А ведь он считался специалистом арабского региона. Он взял их, как берут охапку дров, и небрежно положил на выступ кабинетной стойки. Как бы оправдываясь, пояснил, что в свободное время познакомится. Это оскорбило Филонова — так дипломаты не поступают, так поступают ограниченные, недалекие, некультурные люди. Обида вспыхнула, он быстро ее подавил. «Не мое дело оправдывать или обвинять, — подумал он. — И показывать свои обиды непосредственному руководителю совершенно глупо».
Зазвонил телефон.
— Хорошо, я зайду… да-да, сейчас зайду, — ответил военный атташе.
Филонов понял, что шефа приглашает посол по какому-то неотложному делу. Мысль о том, что его вместе с американкой мог кто-то видеть, обожгла сознание.
«Неужели об этом стало известно послу? Кто мог нас видеть?» — задавал себе вопросы офицер. Посол, очевидно, получил информацию от «ближних соседей», так именовали сотрудников ПГУ.
В голове стремительно возникали варианты объяснений, формировались невинные ответы. А в это самое время Думов поднялся из-за стола и, хлопнув подчиненного по плечу, скороговоркой невнятно буркнул:
— Молодец, меня просит посол. Занимайся своими делами.
Филонов глубоко вздохнул и выскочил из кабинета. Он посмотрел по сторонам, раскрасневшийся и возбужденный, двинулся в сторону референтуры.
Оставшись наедине, стал размышлять, готовиться к возможным ответам. В каком магазине приобрел книги? Сколько заплатил, торговался ли с продавцом? Есть ли еще экземпляры для посольства, для резидента? Что делать с деньгами, как их реализовать и когда? На основной вопрос, почему не докладывал о контакте с Нади, ответа не нашел.
