А еще, видимо, невдомек Боброву, что иногда о чем-то написанном лучше не вспоминать. Кто бы знал, кроме друзей и знакомых, о брошюре «Партийное руководство литературой», выпущенной недавним аспирантом? Тираж-то, небось, небольшой. Ну, написал и написал, чего вспоминать, тем более, что, по признанию самого автора, «сейчас некоторые страницы ее читаются как бред». Так нет же, не только вспомнил Бобров эту брошюру, но и процитировал этот бред, размножив его миллионными экземплярами «Литгазеты». Приведу и я эту цитату: «Под благотворным воздействием ленинских идей, опираясь на богатый опыт КПСС в руководстве литературой и искусством, коммунистические и рабочие партии социалистических стран добиваются все новых и новых успехов в области развития художественного творчества».
После этой цитаты из брошюры следует авторский комментарий к приведенному отрывку: «Полное отсутствие предвидения, конечно, ведь это в 1986 году писано!»
Вот как учат в партийных академиях: заведомую ложь можно, оказывается, именовать «отсутствием предвидения»…
Александр Бобров вспоминает, что вступил в партию «сознательно, с верой в правое дело, чувствуя долг, гражданский и семейный». В недавнем разговоре о своем фильме «Так жить нельзя» Станислав Говорухин назвал тех, кто вступал в КПСС при Брежневе, абсолютно безнравственными и глубоко циничными людьми, ибо они уже понимали, в какую партию вступают. А может быть, Бобров этого не знал и не видел? Трудно в это поверить, так как все знали и все видели.
И тут мне хочется привести отрывок из статьи Николая Александровича Бердяева «Духи русской революции»: «Жутко в наши дни читать слова Верховенского: «В сущности наше ученье есть отрицание чести, и откровенным правом на бесчестие всего легче русского человека за собой увлечь можно». И ответ Ставрогина: «Право на бесчестье — да эти все к нам прибегут, ни однрго там не останется!» И русская революция провозгласила «право на бесчестье» и все побежали за ней». Так писал Бердяев.
А я осмелюсь только добавить — «побежали»… с «верой в правое дело». И до сих пор бегут.
«Поверх барьеров» 26.09.90
Чтение семнадцатое. В ДУХОТЕ
Из цикла «Руины»
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.
М. Цветаева
В эпоху душной тишины
резвился полумрак:
и верноподданным чины
дарил за просто так,
и неугодных гнал персон
в изгнанье, гнал взашей,
и был законом незакон,
как в играх малышей.
Лилась тогда струя наград
на разных подпевал.
А я, презрев такой расклад,
в струе быть не желал.
А я плевал от тошноты
на этот весь бардак,
когда в эпоху духоты
резвился полумрак.
Да, кто-то жертвовал собой,
не взятый на испуг,
а кто-то был храним стеной
своих былых заслуг.
Кто не имел такой стены,
но был охоч до драк,
того эпоха тишины
сдавала в полумрак.
Сдавала тихо, как багаж,
в дурдом или ГУЛАГ
и оком зорким, словно страж,
следила каждый шаг.
На эти правила игры,
на этот мир гримас
один ответ был до поры,
один ответ — отказ.
И вот сегодня мне твердят
в газетной полосе,
что я был тоже виноват,
как виноваты все.
Кто — все? Систему немоты
не я возвел в закон,
не я довел до нищеты
страну, как полигон
для испытания идей
абсурда, что цвели
пышней июньских тополей
в краях моей земли,
когда в эпоху духоты
резвился полумрак…
А я плевал до тошноты
на этот весь бардак.
1988
Репортаж восемнадцатый. ОДНА ИЗ «НОВЫХ АМАЗОНОК»
(Вторая беседа со Светланой Василенко)
— Светлана, мы с вами не виделись полгода. Что за это время произошло?
— Вот я лежала на пляже в этом году — вы ведь спрашиваете, что произошло за последние полгода? — так вот, из них несколько дней я лежала на пляже в городе Волжском Волгоградской области, в том самом городе химиков, который изображен в «Шмаре», на том самом пляже, куда вышли по тексту бронетранспортеры. Кстати, они действительно стояли в этот раз на берегу — местная власть пригласила их на праздник Нептуна: «Впервые! Мы! Раскрываем вам секреты военной техники!» — так было объяснено. Как говорит моя мама: «Раз пошла такая гласность — режь последний огурец!» Между прочим, это очень страшно, когда по команде заводятся, а человек с мегафоном кричит детям: «Уходите, уходите, мы уезжаем!» И дети прыгают в воду, а в бронетранспортерах что-то захлопывается, закрывается, чуть не хватая прыгающих детей за пятки, страшный смог и грохот моторов стоит над пляжем, а совсем рядом играет неслышная из-за грохота музыка и на эстраде рядом с Нептуном танцует под музыку и грохот крошечная девочка ламбаду, мальчики на песке жестоко до крови дерутся за призы, которые выиграли, но никак не получат…
Так вот, я лежу на пляже: солнце, рядом речка — по идее, я должна лежать и кайфовать. А я лежу и не кайфую. Почему?
В семидесятых годах появился рассказ Владимира Маканина «Ключарев и Алимушкин». Знаете, у нас это второй рассказ в русской литературе, содержащий в себе формулу жизни, если можно так выразиться. Первый — «Пиковая дама» Пушкина. Здесь я говорю не о степени талантливости обоих авторов, а о способе видения и изображения — то есть увидеть в жизни закон этой самой жизни, формулу, по которой эта жизнь шла и двести лет назад и двести лет вперед будет идти.
Так вот, в рассказе Маканина главный герой, Ключарев, все время преуспевает, а другой герой, Алимушкин, будто связанный с ним
пуповиной, наоборот, по некоему мистическому закону загибается. И вдруг Ключарев замечает, что каждая ступенька наверх, которую эн одолевает, связана с неуклонным движением вниз Алимушкина, и ничего не может с этим поделать, это уже неумолимый рок, неумолимый.
Здесь как бы нравственный смысл фразы «на чужом несчастье свое счастье не построишь» опрокидывается, становится голым смыслом жизни: «на чужом несчастье и только на нем можно построить свое счастье». Здесь нравственная констатация, холодная, как закон природы.
Так вот теперь эта прямо пропорциональная зависимость счастья одного человека от несчастья другого, мне кажется, превратилась в геометрическую. То есть пуповина превратилась в бикфордов шнур: если тебе хорошо, то на другом конце — уже плохо, но не одному, а где-то что-то взрывается, где-то на Памире падает лавина на альпинистов, которая никогда не падала, где-то в Оше убивают женщин и беззащитных детей, где-то начинается война между Ираком и Кувейтом, которая по предсказанию Нострадамуса может стать последней войной в истории человечества (после нее ничего на Земле не останется).
