Но вот он здесь! И управление кадров артиллерии, не обратив внимания на незаконную задержку в пути, незамедлительно велит ему ехать в распоряжение штаба артиллерии 43–й армии, которая дислоцирована на переданных Польше северо- западных землях, в треугольнике Познань — Щецин — Гданьск. Столица армии — город Щецинек, бывший Нойштеттин. Заботиться о билетах не надо. Советские военнослужащие пользуются польскими дорогами бесплатно, их может проверять только советская комендатура.
Снова пересадка в Познани. А вот и Щецинек. Являюсь в кадровое заведение с импровизированным планом в голове. Война окончена, хочу демобилизации. Поэтому когда капитан Манохов, ведающий кадрами, предлагает мне должность техника по приборам в захолустной зенитной батарее, я отказываюсь. Я ссылаюсь на то, что последняя моя должность была майорская. Это правда. Вот документы. Вы не смотрите, что у меня одна звездочка на погонах. Вот тут написано — первая должность была капитанская, между прочим, а следующая — вот тут, видите — майорская, помощник начальника отдела боевой подготовки МУЛ ВЗА КА. Начальник отдела был полковник, а его помощники, независимо от звания, находились на майорских должностях. Поэтому, товарищ капитан, вы не смеете меня так понижать в должности, это трибунал может так понизить, а я никаких проступков не совершал. Вот так, ни за что ни про что, за здорово живешь, невинного человека — в техники по приборам? Ну, нет. Я не согласен!
Наши пререкания длятся три дня, на третий день уже не капитан какой‑то, а начальник управления кадров лично заявляет, что он меня отдаст под трибунал сейчас же. На этих условиях я соглашаюсь отправиться к месту службы с понижением. Надо ехать в зенитную часть, расположенную прямо на берегу Балтийского моря, штаб корпуса — в городе Слупск, ранее — Штольп.
Поехали. Пересадка в Кошалине поздним вечером, в непонятной околовокзальной тьме. Утром просыпаюсь в пустом поезде. В целом вагоне никого нет. И в соседнем никого нет. И в третьем. Поезд едет сравнительно быстро. Но нигде никого нет. А он все едет и едет, без остановок, по пустынной местности. Поезд — привидение везет меня в никуда. Я тогда не знал, что такую ситуацию надо называть сюрреалистической.
Примерно через час нашелся еще один обитатель поезда — кондуктор. На смешанном языке он мне объяснил, что конечный пункт — отнюдь не Слупск, а совершенно разрушенный город, Колобжег (б. Кольберг), где никто не живет. Но поезда туда ходят. Так надо. Поезд там постоит часок — полтора и повезет меня назад в Кошалин, где следует сесть на правильный поезд. Пока что — он мне не рекомендует удаляться от вокзала более чем на метр, потому что в развалинах все же кое‑кто есть, и эти люди будут не прочь мною заняться.
Словом, потеряв уже счет времени, я добираюсь в Слупск, являюсь в штаб, откуда меня переправляют в воинскую зенитно — артиллерийскую часть, тут неподалеку, в лесу, среди дюн, на самом берегу моря. Даже в разгар января видно, что местечко совсем неплохое.
Начальник штаба приморской части, майор, подняв глаза от подорожной, посмотрел на меня и сказал:
— Вот что, младший лейтенант. Сходи‑ка ты в баню, отмойся, побрейся, отоспись, попей молочка — а через пару деньков, в понедельник, мы с тобой поговорим.
Оказывается, это была пятница.
Мне везло в армии на хороших людей. В училище мой отделенный, сержант Ваня Мухин, родом из какой‑то приуральской деревни, был человек незаурядной душевной тонкости. Уже воевавший, после ранения, он был куда опытней и мудрее нас. Вот взводный, лейтенант Прохоров, сам мальчишка, играющий сурового отца солдатам, решает меня наказать за какое‑то нарушение — то ли не вовремя стал в строй, то ли обмотка размоталась.
— Мухин! Гонять Бернштейна по — пластунски до завтрака!
— Есть гонять Бернштейна по — пластунски до завтрака!
Мы выходим на заснеженный училищный двор.
— Ложись! — командует сержант. — По — пластунски — вперед!
Он ложится на снег рядом со мной и ползет — чтобы мне не было обидно. Такой был человек Ваня Мухин.
В 33–м ОУДРОА МУЛ ВЗА КА, а затем и в штабе МУЛ ВЗА КА, где я служил после училища, моим непосредственным начальником был майор Федор Вершеня, замечательный мужик. Он умел делать добро людям — молча и незаметно. Федю тоже надо бы когда‑нибудь помянуть подробно. О капитане Чемезове и некоторых других мы еще поговорим. А сейчас — безымянный начальник штаба, к которому я, чистый, сытый и отоспавшийся, являюсь в понедельник.
— Понимаешь, лейтенант, — говорит он мне, — у нас сейчас нет свободной должности техника. Но есть более высокая должность, главная по твоей части — начальника артснабжения. Хочешь, давай.
— Нет, — говорю я ему. — Не справлюсь.
И поскольку я вижу, с кем имею дело, продолжаю — уже начистоту.
— Поймите меня, товарищ майор. Война кончилась, профессиональным военным я не буду. Пора увольняться в запас и идти учиться гражданскому делу.
— Понимаю, — говорит майор. — Сам бы уволился. Ладно, напишем, что должности для тебя нет.
С этим я возвращаюсь в Слупск. Но в корпусе других кадровых идей для меня тоже нет. И меня отправляют назад в штаб армии, в город Щецинек. Это судьба. Опять Манохов. Я больше не торгуюсь. Новое направление — в Гроссборн. Это военный городок километрах в двадцати от Щецинка. Еду на попутках, попадаю в бетонный лагерь в лесу. Немцы строили — сурово и основательно. Там теперь стоит наша танковая дивизия. Мое появление производит движение среди штабных. Посмотреть на меня собирается довольно много народу, поскольку никто не понимает, что со мной делать. В Гроссборне нет ни одной зенитной пушки или даже, на худой конец, счетверенной пулеметной установки. Совершенно ничего зенитного. Есть танки, но техников для них достаточно. К тому же этот в танках не разбирается.
— Ну вот что, — говорит кто‑то из начальников, — хочешь, дадим пехотный взвод?
Нет. Я не хочу командовать пехотным взводом. И меня отправляют назад в Щецинек. Круг замкнулся. Должности, оказывается, для меня нет. Я снова в штабе артиллерии 43–й армии, перед Маноховым, который смотреть на меня не может.
Такие дела, товарищ майор из Главного Управления Кадров Артиллерии Советской Армии, заславший меня в Европу. Нету в Европе должности для младшего техника — лейтенанта Бернштейна, нету!
Этот факт очевиден для начальника отдела кадров на месте — и его посещает на редкость здравая мысль.
— А что, Манохов, может быть, будем увольнять его в запас?
— Чего? — орет Манохов страшным голосом. — Так это же Бернштейн! Он же саботажник! Он отказывался ехать на должность! Да он!..
