«У меня есть друг, врач из Бангладеша, — внезапно оживляется он — Вот думаем открыть торговую фирму. К сожалению, сейчас врач очень занят… вот может, через годик-два…»
«И чем будете торговать?»
«Не знаю. Товарами из Бангладеша. Товарами из Японии».
Остался последний участок пути: странствие по горам длиной в 20 миль. О тяжести перенесенных испытаний говорят лица послушников и покрытые синяками ноги. Голодные спазмы уже прекратились. Ученики идут более уверенным шагом, реже хватаются за веревки и металлические перила. Прежде белые мешковатые штаны не узнать под слоем грязи. От соломенных сандалий остались одни ошметки.
Вскоре деревья остаются внизу, а мы встаем на тропу и пробираемся сквозь высокую траву. Цепочка послушников растянулась и стала похожа на нитку жемчуга, плывущую в зеленом море. Периодически к свисту ветерка присоединяются 3 ноты — это ямабуси взывают к горным духам. Я стараюсь запомнить каждую мелочь: ведь этот день никогда не повторится, это я знаю точно.
Перевалив через вершину, мы спускаемся все ниже и ниже, пробираемся сквозь кустарник и лес, выходим на размытую дорогу, усыпанную булыжниками, и наконец оказываемся у реки. На том берегу видна тропинка, которая исчезает в лесу.
Река широкая, но мелкая. Первый ямабуси смело шагает вперед, определяя глубину посохом и перескакивая с камня на камень. Остальные проворно следуют за ним. Те, что шли первыми, уже на другом берегу. И тут кто-то из идущих в середине поскальзывается и падает в воду.
Он выныривает, отплевываясь от воды. Глубина всего по пояс, но упавший, кажется, не спешит выбираться. Он принимается прыгать вверх-вниз, трет пятно на брюках, пытаясь его отстирать. Остальные следуют его примеру, и через несколько минут в реке уже полно плещущихся ямабуси в одном белье. Они восторженно барахтаются на мелководье, вычищая грязь из-за ушей и между пальцами ног. Тщательно отстирав одежду, они раскладывают ее на скалах просушиться. Из всех лишений, что им пришлось вытерпеть за эту неделю, запрет на мытье, должно быть, был самым невыносимым
Пока послушники надевают выстиранную форму, я думаю о тех робких и испуганных неженках что лишь неделю назад прибыли в штаб-квартиру ямабуси. Те люди, что сейчас выходят из реки, не имеют с ними ничего общего. Они не просто загорели и окрепли. Они стали самодостаточными людьми. Ямагути-сан был прав: они и впрямь обрели второе рождение.
Через час, шагая по тропинке вдоль речной впадины, замечаю фигуры в белых одеждах первыми добравшиеся до вершины. С ними и умственно отсталый инвалид — ему, наверное, помогли подняться. Он оборачивается, смотрит на долину, закидывает голову и начинает кружиться, крича от искреннего восторга. Остальные ямабуси хлопают в ладоши.
Кажется, я начинаю понимать, в чем сила этой загадочной секты. Дело вовсе не в мудрах — 9 тайных жестах которые они практикуют до поздней ночи. Да и перечное удушье тут, похоже, ни при чем. Даже недельное пребывание на природе играет не столь важную роль, хотя хорошенько пропотеть и подышать свежим воздухом точно никому не мешает.
Нет, главное здесь — покой. Передышка от паутины обязательств, от внутреннего голоса, управляющего каждым поступком и диктующего каждую мысль. Для кого-то эта неделя стала первым за 40 лет отрезком времени, когда не надо ничего делать и спокойно подумать о будущем. Поразмышлять о возможностях, разобраться в себе и поговорить с людьми, оказавшимися в схожем положении. Пусть новичкам и не открылась правда о вселенной зато они наконец открыли правду о себе.
Вечером состоится ритуал посвящения. Послушники будут прыгать через очищающий огонь и петь древние мантры. По всем правилам, лишь после этого их можно будет назвать ямабуси. Но гладя на далекие фигуры на горной вершине, слушая их голоса, сливающиеся в безупречной гармонии, я понимаю, что ритуал — всего лишь условность.
Они уже заслужили место в древнем роду ямабуси.
Стоя на станции Цуруока, я смотрю, как один за другим проносятся мимо поезда до Токио. Мысль о том, чтобы сесть в один из них, мне просто невыносима. Только подумаю о том, чтобы вернуться в Фудзисаву, и хочется убежать обратно в горы, а там залечь в спячку до весны.
Дело не в том, что страдает мое личное пространство. Мне и раньше приходилось жить в условиях, когда в мою жизнь постоянно вмешивались. И я вполне могу вынести полное отсутствие человеческого контакта — никаких тебе объятий, рукопожатий, словно у меня кожная болезнь. Нет, главная проблема в том, что мне никто не рад. Я точно сотрудник телемаркетинговой фирмы, звонящий с опросом в самый неподходящий момент, или кишечный паразит. Меня никто не хочет видеть.
Надо бы, конечно, вернуться и попробовать все исправить. Будь я чуточку сильнее, без раздумий села бы в поезд и сделала бы все нужное, чтобы воздать за неудачи последних месяцев. Но вместо этого я делаю то, что и всегда, когда у меня портятся отношения с людьми: убегаю от проблемы.
Через 10 минут я уже шагаю по дороге в обратную сторону, в руках табличка с надписью «Еду на юго-восток. Поделюсь шоколадным печеньем». Я решила отправиться в Огуни, фермерскую деревушку в японской глуши — почти что на краю света. Подруга одного знакомого 2 месяца назад приглашала меня приехать на сбор урожая. Ее зовут Юка. Не знаю, в силе ли до сих пор ее приглашение и помнит ли она меня вообще.
Вокруг, покуда хватает глаз, рисовые поля окрашиваются в цвет поджаристой золотистой корочки, а сухие желтые стебли сгибаются под тяжестью созревшего зерна. Вскоре и горные вершины окрасятся золотом. Ветерок становится мягче и пахнет свежескошенной травой.
Подъезжает грузовик. Я с улыбкой поднимаю свою табличку. Грузовик останавливается и берет меня на борт. Оказывается, водителю не нужны даже мои печенья. Он в совершенстве говорит по-английски и очень любезен. На вид лет 30, но рано поседел. Выпускник университета, графический дизайнер.
Он ведет себя дружелюбно и вежливо, но рассуждает с глубоким цинизмом, хотя его злобные замечания относятся и не ко мне. Я убираю печенье подальше и осторожно принимаюсь за расспросы.
«Значит, вы хотите понять Японию? — переспрашивает он. — Тогда вам нужно знать только одно: торчащие гвозди здесь заколачивают».
Вцепившись в руль, он смотрит прямо перед собой, а потом, покосившись в мою сторону, продолжает: «Биллов Гейтсов в Японии не бывает. Его бы здесь возненавидели. К понятию „сам всего добился" японцы относятся с глубочайшим презрением. Если человек приобретает богатство вне системы, общественное мнение против него. Взгляните на влиятельных людей в японском обществе — все они учились в престижных университетах и работали в престижных компаниях. Иначе и быть не может. В японском обществе не место индивидуалистам и выскочкам».
