Фото автора. 13 марта 1983 г.
«Лисы и зайцы только предлог. Просто в лес меня тянет…»
Было чему удивиться: по лесу змеился след одной (!) лыжи.
Любопытства ради я пошел следом и на опушке, близ деревни Щеблыкино, догнал человека с ружьем и с собакой на поводке.
– Охотник?
– Зимой охотник. Летом грибник, – приветливо отозвался мужчина, вполне понимая причину расспросов.
– И как же стреляете?
– А вот так… – Один костыль с кружком от лыжной палки в мгновение ока выставлен был вперед для упора, и вслед подброшенной рукавице прогремел выстрел.
Собака радостно сбегала за «добычей». Охотник столь же радостно протянул мне прошитое дробью вещественное доказательство того, что зайцам надо со всей серьезностью относиться к неуклюжей с виду фигуре с ружьишком.
– И давно ли вот так?..
– Охочусь всю жизнь. А вот Джоном Сильвером – десять лет. В 72-м сделался я треногим…
За чаем в деревне Щеблыкино состоялось продолжение разговора, и я узнал: в этом старом домишке ровно шестьдесят лет назад мой знакомый родился. «Я родился охотником, – шумно отхлебывая из кружки чай, говорил Виктор Васильевич. – Десятым сыном был в доме. И с самого детства меня почему-то тянуло в лес. Мальчишкой ловил кротов, лукошками носил ягоды и грибы. Тетерева – поверите ль – токовали прямо за огородом. Зимой бежишь – из-под лыж подымались. С ружьишком я исходил всю округу. И все знал тут не хуже лешего. Завяжите глаза – ощупью проберусь».
В четырнадцать лет Виктор Васильевич Новиков стал пекарем в городе Красноармейске. «Бывало, после ночного дежурства горячую булку в мешок – и прямиком в лес. И там для меня праздник в погоду и в непогоду, зимою и летом… Вернувшись однажды из леса, узнал: война началась».
Было в том году Виктору Новикову восемнадцать. И попал он во взвод истребителей танков, обучен был метанью гранат и бутылок с горючей смесью. И все шло у него лучше, чем у других, – помогала лесная закалка. Однако первый же бой на Смоленщине стал для охотника за танками и последним. «Ночью началась заваруха, и попали под минометный обстрел. Смерти не боялся. Не хотелось калекой остаться. И, надо же, так и случилось. Бегу в темноте, «ура!» кричу для ободрения, хотя кричать там было не нужно. И вдруг как палкой вдарили по ноге. Как тащили меня санитары, как приводили в чувство, не помню. В палатке подают мне полкружки спирта: пей! А я не могу, ни разу не пил. Пей! – говорят, для наркоза… Очнулся уже в повозке на пути в госпиталь. А в госпитале, как поглядели, говорят, отымать надо. Да, думаю, отохотился и за танками, и за лисами…»
На плите булькает чайник. В углу избы стоят одна широкая лыжа и два костыля с кружками от лыжных палок. У ног рассказчика свернулась клубочком, преданно смотрит собака.
В 41-м году ноги Виктор Новиков не лишился. «Седой, сильно ученый профессор взял меня в руки. И какое-то чудо сделал с размозженной осколком ногой, не стали ее отымать. Ушел из госпиталя хоть и на костылях, но с двумя ногами. Провожавший профессор сказал: «Нога послужит. Но будь готов – в старости она о себе заявит».
Так и случилось. Виктор Васильевич жил в своей деревеньке, как все здоровые люди: растил детей, имел огород, скотину, работать ездил на текстильную фабрику в Красноармейск. Ну, и, конечно, во всякий свободный час либо с лукошком, либо с ружьишком – в лес. Нога хоть и побаливала, но служила. А на 50-м году, как было предсказано стариком доктором, «нога о себе заявила». «От боли на стенку лез. По многу ночей глаз не смыкал. И началась гангрена. Сам сказал докторам: режьте…»
Когда вернулся Виктор Васильевич домой из госпиталя, собрались «обмыть» его горе друзья-охотники. Один, захмелев, попросил уступить ему собаку – зачем хороший охотничий пес одноногому человеку? «И тут я стукнул об пол костылем: тебе, говорю, Степан, не уступлю на охоте!..» Дело было осенью, и, как выпал снежок, стал я оснастку для себя делать. Лыжу широкую выбирал, на костыли кружочки пристроил. И стал понемногу выползать к лесу: сперва на опушку, потом поглубже, потом километров двенадцать прошел – ничего, держусь и стрелять приловчился. А когда компания собралась по зайчику с гончими, я из всех единственный и добыл белячка. Все с таком вернулись, а я, хоть и сзади плетусь, а с добычей. И всем от этого радость была».
И вот уже десять лет человек, судьба которому уготовила сидение на печке дома, не покорившись судьбе, живет дорогими для него радостями. «По секрету скажу, лисы и зайцы – только предлог. Просто в лес меня тянет. Сяду на пенечке передохнуть, сниму шапку, пот вытру, прислушаюсь, как снегири посвистывают, как синицы перекликаются, – и хорошо на душе. Радость это не купленная, самим собой завоеванная. Так я говорю? А зайцы… Признаюсь, сидячего зайца не бью. Только если бежит от собаки. Специально такое правило завел для себя».
До глубокого вечера сидели мы с Виктором Васильевичем, прислонившись спиной к натопленной печке. На прощание он предложил мне подарок – мягкую белую заячью шкурку: «Заболит поясница – первейшее средство». Я отказался. Тогда охотник, погремев костылями возле комода, достал патрон от двустволки. «Ну это возьмите. Если я вижу зайца, но не стреляю, – патрон вынимаю и прячу в карман, на память. Десятка два набралось. Считайте, живого зайца вам подарил».
Такая вот встреча. Напоминанье: судьба человека, бывает, скрутит в бараний рог, а человек не сдается, не поднимает покорно руки. И побеждает. И других побеждать учит.
Фото автора. Пушкинский район, Московская область. 20 марта 1983 г.
Дороги к дому
Окно в природу
Гнездо аистов на Псковщине. Зимняя шапка снега на нем растаяла, и теперь уже скоро наступит день, когда, празднуя возвращенье, застучат на гнезде красноклювые птицы. Где они зимовали? Откуда и как летели? Каково им было в дороге?
Родившись в Европе, все аисты зимовать улетают в Африку. Этот рисунок лучше любого рассказа дает представленье о путях перелета и местах их зимовок… Европейские аисты делятся на «западных» и «восточных». «Западные» с территории ФРГ через Францию и Испанию, собираясь по пути в крупные стаи и обходя Средиземное море, перелетают Гибралтар на просторы Северо-Западной Африки. Более многочисленные восточноевропейские аисты с территории Польши, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Австрии и западной территории нашей страны к осени собираются в тысячные стаи и летят (опять же в обход Средиземного моря!) в Восточную, Центральную и Южную Африку, достигая оконечности континента.
Чем вызвана «водобоязнь» аистов, почему они избирают путь длинный, но идущий непременно над сушей? Объясненье простое: аисты – птицы парящего полета, им, как планерам, необходимы потоки восходящего воздуха. Над морями такие потоки не возникают. И тысячи лет парящие птицы на зимовку и обратно домой летают в обход морей.
На узком перешейке суши между морями – Черным и Средиземным в «часы пик» плотность пролетающих птиц исключительно велика. Тысячи аистов на высоте примерно двух или трех километров летят на юго-восток. Частично этот пролет совпадает с пролетом тоже парящих орлов. Воздушные завихрения перемешивают птиц, они начинают кружиться. И тогда с земли кажется: в воздухе разразился грандиозный воздушный бой.
Не быстро, делая всего лишь по 150 километров в сутки, приближаются аисты к Африке. Наиболее трудный участок пролета – Синайское плоскогорье. Безводье, жару в лишенном ветра пространстве птицы одолевают с потерями. Из молодых каждый третий падает мертвым на раскаленный песок.
Так аисты «растекаются» по Африке.
Не просто добыть и еду на этих путях. Пролетая Турцию, аисты держатся берега моря, собирают тут крабов и мертвую рыбу. В пустынях же кормом служит им исключительно саранча.
Углубляясь в Африку, наши аисты пролетают до десяти тысяч километров. Путь у западных их сородичей покороче. Желая выяснить, как поведут себя птицы, если «спутать им перелетные карты», несколько аистов из Восточной Европы отвезли на запад территории ФРГ, в общество здешних птиц. И что же? Помеченные кольцами восточные аисты к Гибралтару не полетели, сразу же повернули на юго-восток, к привычной своей дороге. Из этого сделали вывод: навигационная программа достается аистам по наследству.
Для африканских жителей аист – «своя», хорошо знакомая птица, невесть куда исчезающая на полгода. Впрочем, не все аисты улетают из Африки. Молодняк остается. Только через три-четыре года, достигнув зрелости, устремляются птицы на север и с поразительной точностью находят в Европе родительское гнездо. Родственные отношения к этому времени птицы, разумеется, забывают. И отец с сыном могут поспорить из-за жилья. Чаще всего молодняк поселяется где-нибудь рядом с родительской территорией. Было бы вдоволь пищи.
