— Правильно, — поддержал меня Шестаков. — Об этом не лишне напомнить, хотя мы не сомневаемся, что все именно так и будут действовать.
Командир взглянул на часы. Пора было кончать собрание. По предложению военкома коммунисты избрали меня парторгом. С этого дня я стал и заместителем военкома.
Мы разошлись поздно ночью. И все-таки утром я решил побывать в подразделениях.
В одной избе я увидел Александра Долгушина, склонившегося над вещевым мешком. Он аккуратно укладывал [141] пакеты с продуктами, бельем, толом и бикфордовым шнуром... Многое потребуется солдату за линией фронта!
А тут еще всем дали дополнительный груз — сухие батареи для рации и свертки с перевязочными материалами. И хотя в отряде не было ни одного хлипкого бойца, мне их стало немного жалко. Выкладка получилась далеко не уставной.
Наблюдавшая за сборами хозяйка дома тоже, видимо, подумала об этом. Потрогав сухонькой рукой туго набитый мешок Долгушина, она сказала:
— Сыночки, я хочу вам предложить... В сарае Ваняткины салазки остались. Не знаю, как немцы не успели их сжечь: они все подряд палили. Возьмите их. Ванятке моему все одно уже не кататься...
Не окончив фразы, маленькая худенькая женщина заплакала.
— А где он, Ванятка ваш? — участливо спросил Валентин Фролов.
— Сама не знаю, — сквозь слезы ответила хозяйка. — Пятнадцать годков ему было. Сперва хоронился от немцев, а потом совсем пропал.
— Может быть, к партизанам ушел или через фронт пробился к своим, — ободрил женщину Али Исаев. — Вернется еще!
— Спасибо, сынок, на добром слове, — сказала хозяйка и ласково посмотрела на рослого смуглого горца. — Я и сама иной раз так думаю... Ну идемте, достану санки. У соседок еще спрошу.
В избу вошел Михаил Семенов, с порога объявил:
— Трофеи!
В руках у него была немецкая ручная граната: небольшой железный стакан с длинной деревянной ручкой, шнурком и шариком. Исаев и Митропольский тут же забраковали гранату. Оба они, как дискоболы, привыкли к увесистым снарядам.
— Легка! — засмеялся Али. — А вот картошку толочь в чугуне сойдет.
Хозяйка испуганно отступила к печке.
— Выбросьте прочь! — сказала она. — От такой вот напасти моя соседка взорвалась.
— Как так — взорвалась?
— А вот так, как вы сказали. Подобрала на огороде и принесла домой: сгодится, мол, картошку толочь. Два дня [142] толкла... Ей и в голову не пришло, что толкушка эта заряжена. Как-то утром граната и грохнула в чугунке. Бедная соседка и часу не прожила...
В избе стало тихо.
Полная луна светила мягко и, казалось, тревожно. Отряд лыжников, растянувшись в цепочку, тихо шел вдоль линии фронта. Многие бойцы тащили на веревках санки с вещевыми мешками и ящиками с боеприпасами. Второй взвод вез еще и до отказа нагруженную волокушу. Впереди легко скользил на лыжах головной дозор — Фролов, Коржуев, Долгушин и Ермолаев. С тыла колонну прикрывали пулеметчики Али Исаев и Иван Захаренков.
Слева совсем близко то и дело взлетали осветительные ракеты. Временами слышались басовитые очереди крупнокалиберных пулеметов. К ним присоединялись отрывистые залпы артиллерийских батарей.
Неспокойно чувствовали себя оккупанты после трепки под Москвой. Было приятно, что и наши бойцы не раз задавали им жару.
И все-таки слишком много родной земли находилось еще в лапах фашистов. Сколько надо положить наших замечательных парней, чтобы очистить Родину от гитлеровской нечисти и окончательно разгромить фашизм! Эти горькие мысли с особой силой охватили меня, когда отряд вошел в Хлуднево.
У обгорелого, полуразрушенного сарая остановились. Лыжники замерли возле высокого могильного холма, аккуратно застланного хвойными ветками. На нем виднелась доска с неумело выжженной пятиконечной звездой и двумя неровными столбцами фамилий.
Капитан Шестаков (ему только что сообщили по радио о присвоении звания) подал команду «Смирно» и глуховатым голосом сказал:
— Это братская могила наших однополчан, солдат роты старшего лейтенанта Лазнюка.
Пегов прочитал вслух все двадцать три фамилии:
— «Сержант Егорцев Михаил Тимофеевич, военком;
Красноармеец Паперник Лазарь Хаймович, замвоенкома;
Младший лейтенант Слауцкий Петр Никифорович; [143]
Красноармеец Соловьев Михаил Васильевич;
Военфельдшер Молчанов Алексей Петрович...» Неожиданно появился дивизионный комиссар Лобачев. Он специально приехал сюда, чтобы выяснить картину недавнего боя наших однополчан с превосходящими силами противника.
— Героев представим к наградам, — сказал член Военного совета. — И обязательно надо написать о них в «Правду». Пусть весь народ узнает о подвиге.
— Посмотрите, — сказал он затем, указывая на могилы вдоль шоссе, — на каждой — крест и немецкая каска. Пятнадцать могил и пятнадцать немецких фамилий. Но не верьте надписям! Мы точно установили, что под каждым из этих крестов лежит по десять гитлеровских солдат. Такова истинная цена подвига ваших товарищей. Фашисты хотят скрыть правду. А она состоит в том, что ваши однополчане — коммунисты и комсомольцы — сражались с врагом так же храбро, как панфиловцы.
В недвижном строю замер отряд возле братской могилы. Грозна была его молчаливая клятва. Об этом хорошо написал потом Семен Гудзенко:
Мы не рыдали. На краю селенья Однополчан погибших погребли. Последний заступ каменной земли — И весь отряд рванулся в наступленье.
Испуганно ударил миномет. Но разве можно устоять пред нами?! Нам души жжет пожара пламя, Глаза сожженных нас зовут вперед.
Почтив память однополчан, мы пошли дальше. Член Военного совета немного проводил нас. Позже мы увидели его статью в «Правде». Затем вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о посмертном награждении двадцати трех наших лыжников орденом Ленина. Лазарю Папернику первому в нашей бригаде было присвоено звание Героя Советского Союза.
Время, правда, внесло небольшую радостную поправку. Оказалось, что Кирилл Захарович Лазнюк не погиб. Несмотря на тяжелые ранения, он остался жив. Спасшие своего командира сержанты Ануфриев и Кругляков были награждены орденами Красного Знамени...
...За околицей Хлуднева мы неожиданно встретились с лейтенантом Кривцовым. В его отряде осталось меньше [144] половины бойцов, которых он объединил под своим командованием. Отряд оставался в подчинении командира 328-й дивизии. Три раза он атаковал Хлуднево. Потом уничтожил вражеский гарнизон в Куклино, первым ворвался в Поляны...
Я смотрел на молодых бойцов и радовался. Они стали настоящими богатырями, словно к каждому из них перешли мужество и силы их погибших товарищей.
