мой девятилетний племянник был с сумкой от противогаза, в которую Эля положила его вещички.
У трапа два летчика проверяли пропуска пассажиров. Увидев меня с большим мешком, летчики переглянулись:
– Разве вас не предупредили, что с собой можно взять только восемь килограммов?
– Предупредили, – вздохнула я.
На мое счастье, в очереди передо мной стоял высоченный гражданин.
– Товарищи летчики, если вы поставите на весы этого гражданина с его маленьким чемоданчиком, а потом меня с моим мешком, – нашлась я, – то уверяю: вес будет одинаковый.
Все засмеялись, а громче всех – летчики. Один из них взял мой мешок и отнес его в самолет.
А вот у Эли была просто трагедия: ксилофон, орудие ее труда, сам по себе весил не меньше восьми килограммов да плюс концертное платье и туфли. О личных вещах не могло быть и речи…
Летим! Лавки в самолете стоят по обе стороны стен, а посередине – пулемет дулом вверх. Всего нас двенадцать пассажиров, два летчика и пулеметчик. При перелете через Ладожское озеро нас все время обстреливают немецкие самолеты. Наш пулеметчик стреляет без перерыва. Самочувствие из-за всей этой стрельбы не очень приятное: ни у кого нет желания купаться в холодной воде. Мне, как всегда, помогает старая игра: это всего лишь съемка.
Прилетели в Тихвин. Только нас привезли на вокзал, началась бомбежка. Уже вечерело, когда мы наконец погрузились в эшелон. Вдруг я услышала, что меня кто-то зовет. Голос очень знакомый. И действительно: выйдя из нашей теплушки, я увидела Жанно, а с ним какого-то гражданина. Оказалось, что в распоряжении этого гражданина – паровоз и вагон особого назначения.
– Если хотите, я могу взять вас в этот вагон, – предложил он.
– Спасибо, но я не одна: со мной еще двенадцать человек.
– Не страшно, я могу взять всю вашу команду. Правда, в вагоне ящики с грузом, но как-нибудь пристроитесь. Через несколько станций ящики выгрузят, и вагон ваш. А я распоряжусь, чтобы его прицепили к какому-нибудь составу, идущему на восток. Но, пожалуйста, поторопитесь.
Только мы отъехали от Тихвина, как налетели немецкие бомбардировщики и стали бомбить вокзал. Буквально у нас на глазах эшелон, на котором мы должны были ехать, разбомбили в пух и прах. А там было столько мирных жителей, детей… Даже после блокадного Ленинграда, уже, казалось бы, привыкшие к самому страшному, мы долго не могли прийти в себя от ужаса…
Эвакуация
До Алма-Аты мы добирались целую вечность – с бесконечными остановками, поскольку надо было пропускать встречные эшелоны. Иногда сутками ждали, когда нас прицепят к составу, идущему в нужном нам направлении. Наконец добрались…
И вот я в гостинице, где живут кинематографисты – и мои дети.
Сынишка меня, конечно, не узнал: он был слишком мал, когда они уезжали из Ленинграда. А с дочкой мы долго стояли, обнявшись, и она все шептала:
– Я знала, что ты жива, я знала, я не верила, что ты погибла.
Но с мужем мы пока не встретились. Он снимал фильм в Ташкенте. Я собиралась через день выехать к нему, но тяжело заболел сынишка, поэтому наша встреча с мужем отложилась.
В Алма-Ате еще не было никаких карточек, так что не только черный хлеб, но даже булку можно было купить. А на базаре продавали вообще все что угодно: когда я туда попала, мне даже не верилось, что это не сон, а явь.
Еще долго я по привычке собирала со стола крошки после еды: выбрасывать их в помойку казалось мне кощунством.
«Боевые киносборники»
На киностудии в Алма-Ате снимают в основном короткометражки для «Боевых киносборников», которые потом посылают на фронт.
Первая моя работа – в короткометражке «Ванька-Танька». Сценарий я привезла из Ленинграда. История с ним была такая.
Как-то стоим мы в коридоре «Ленфильма» – оператор Володя Рапопорт, режиссер Герберт Раппапорт и я, – пережидаем бомбежку. Наконец немецкие бомбардировщики улетели – можно идти домой. Но тут к нам подходит незнакомый человек и, поздоровавшись, говорит:
– Вас, как многих кинематографистов, очевидно, эвакуируют в Алма-Ату или Ташкент, где, как я узнал, есть действующие киностудии. Поэтому у меня к вам огромная просьба: возьмите, пожалуйста, с собой мой сценарий. Называется он «Ванька-Танька». Возможно, это прозвучит нескромно, но, по-моему, сценарий удачный. Я только что был у вашего директора, хотел отдать сценарий ему, но он сказал, что съемок на «Ленфильме» сейчас нет и когда они будут – неизвестно. Поэтому я обращаюсь к вам. Кстати, товарищ Жеймо, главная роль как раз для вас. Так мне кажется.
И он вручает мне свой сценарий. Мы пообещали, что сделаем все, что в наших силах. Сценарист поблагодарил нас, попрощался и ушел.
Этот человек как в воду глядел: через некоторое время мы все трое встретились в Алма-Ате.
Мы прочли сценарий, он нам понравился – написан на злобу дня и с хорошим юмором. Герберт Раппапорт добился разрешения снять по нему трехчастевку для «Боевого киносборника». Перед началом съемок он сказал:
– Друзья мои, так как пленки нам выделили очень мало, снимать будем только по одному дублю.
Мы так и называли наш фильм – «картина одного дубля».
Помню два рабочих момента во время съемок этого фильма.
Павильон нам достался неудачный, все смены были ночные, а ночью работать очень трудно, поскольку талант спит.
Репетируем сцену: в хате за столом сидит Ванька – то есть я. Вдруг слышится топот сапог нескольких человек. Ванька только успевает спрятаться на высокой печке, как в хату входит группа немецких офицеров. Они рассаживаются вокруг стола и о чем-то болтают, а один из них вытаскивает папиросу и закуривает. В этом месте на репетиции актер, играющий закуривающего немца, просто говорит: «Здесь я закуриваю». Ванька в это время что-то ищет на печке, наконец находит глиняный горшок, кидает его в лампу, свет гаснет, в темноте Ванька выпрыгивает из окна и убегает.
Когда сцену тщательно отрепетировали, режиссер дал команду:
– Приготовиться к съемке!.. Мотор!
Начинаем играть, но когда актер по-настоящему закуривает, раздается громкий крик:
– Прекратить курение!
– Стоп! Стоп! – возмущенно восклицает режиссер. – Кто сорвал съемку?!
Оказывается, дежурный пожарный к пяти утра не выдержал и заснул. Всю репетицию он проспал, но когда почувствовал запах дыма от папиросы, проснулся и, не разобравшись, в чем дело, начал орать.
Пока бурно выяснялись отношения, я воспользовалась непредвиденной паузой и вышла из павильона на лестницу. Понимая возмущение режиссера, я не могла не сочувствовать и пожарному: действительно, спать хотелось безумно. Когда-то я в таких случаях пила крепкий кофе или съедала шоколадку, но где это сейчас возьмешь? Война. Чтобы как-то
