С. У вас не возникло подозрений, что Гиммлер может быть причастен к перевороту? Что он, возможно, в чём-то замешан?
М. О да, мне пришло это в голову почти с самого начала, но мне нужно было соблюдать большую осторожность. И ещё я заметил, где-то около 18:00 или, возможно, на несколько минут позже, что правительственный квартал окружили отряды военных патрулей. Я первым делом позвонил Геббельсу. Поначалу я наткнулся на какого-то адъютанта, но в конце концов Геббельс взял трубку. Я стал рассказывать ему кое-что из того, что успел узнать, но он перебил меня и сообщил, что у него сейчас совещание с руководителем охраны Берлина и что всё под контролем. Я смог расслышать, что в комнате находятся ещё какие-то люди, и спросил, не арестован ли он и не нужна ли ему помощь. Если это так, мы немедленно пошлём войска.
С. Вы имеете в виду войска СС?
М. Разумеется. У меня, в конце концов, не было власти над армией. Он сказал, что СС ни в коем случае вызывать не следует, поскольку это может привести к очень серьёзным последствиям. Затем он заверил меня, что ему ничто не угрожает и что всё скоро прояснится. Я спросил, не слышал ли он чего-нибудь о Гиммлере, и он ответил, что нет. Мне никак не удавалось отыскать Гиммлера, пока человек, занятый прослушиванием телефона Шелленберга, не пришёл доложить мне, что он только что прослушал разговор между Шелленбергом и Гиммлером, который наводил на мысль, что Гиммлер выжидает развития событий. Он назвал мне слово «Кенниграц» и спросил, известно ли мне, что оно означает. Помимо сражения в 1866 году, оно для меня ничего не означало. Мой человек сказал, что Гиммлер упоминал это слово несколько раз, но явно очень осторожничал. Расшифровки должны были быть готовы очень быстро, но я велел ему в течение этого времени держать меня в курсе любой новой информации.
С. Скажите, Гиммлер не говорил ничего такого, что указывало бы на то, что ему было известно о заговоре до того, как произошло покушение?
М. Мой человек, очень опытный профессионал, считал, что они оба знали о чем-то заранее, но выжидали. И ещё я должен сказать, что Шелленберг говорил обо мне с Гиммлером в очень негативном тоне. Он сказал, что я объявил тревогу войскам СС вопреки приказу Гиммлера, и хотел узнать, не наделит ли Гиммлер его полномочиями взять меня под стражу. Такая вот глупость. Гиммлер, похоже, испугался и велел Шелленбергу держаться от меня как можно дальше и ничего мне не говорить. Не говорить чего? Тогда я решил, что пора схватить эту змею и как следует поприжать её. Я велел одному из офицеров войск СС, стоявшему на карауле в здании, немедленно отправиться к Шелленбергу и привести его в мой кабинет. Поглядели бы вы на этого типа, когда его привели. У него был немалый опыт по части всяческих закулисных манипуляций, но опыта по части допросов у него не было совершенно. В этом деле к разным людям нужен разный подход. С ним я держался очень жёстко. Я удалил офицера из комнаты, взял какую-то случайно оказавшуюся у меня на столе папку и начал её листать. Потом посмотрел ему прямо в глаза. Он начал угрожать мне и обещал пожаловаться на мои действия Гиммлеру. Тогда я попросил его объяснить суть его участия в деле «Кенниграц», и вся его воинственность сразу исчезла.
Если до этого он был напуган, то теперь он пришёл в полный ужас. Я достал свой служебный пистолет из ящика стола и положил перед собой. От этого его по-настоящему бросило в дрожь, и я думаю, он поверил, что я готов его пристрелить.
С. А вы действительно были готовы?
М. Это полностью зависело от обстоятельств. Во всяком случае, я в него не целился. Это было просто для усиления давления, как вы понимаете. Он сказал, что ничего не знает о «Кенниграц», но мог где-то слышать это слово. Тогда я задал вопрос, не об этом ли он говорил с Гиммлером менее часа назад. Тут он, конечно, сник и начал плакать. Тогда я и выяснил всё об этом деле.
С. Это становится чрезвычайно интересно. Я тоже никогда раньше не слышал этого названия.
М. Весьма грязное дело, вообразите себе. В определённых кругах СС существовал заговор, целью которого было убрать Гитлера и поставить во главе государства Гиммлера. Подготовкой этого заговора занимался Готтлоб Бергер и кое-кто из зарубежных сотрудников СС. Все их связи тянулись на восток… в Москву. Я уже однажды говорил вам, что основным стремлением Сталина было захватить промышленную базу Германии до того, как это удастся сделать вашим. Это была его главная цель. Антигитлеровски настроенные элементы и изменники в военном командовании через Зейдлица и его людей связались с советскими агентами в Министерстве иностранных дел. Если бы им удалось убрать Гитлера с его поста и посадить на его место Гиммлера, был бы заключён мирный договор. Гиммлер стал бы главой государства, и ему позволили бы сохранить СС в качестве внутренней полицейской силы. Армия присоединилась бы к Советам и вместе с ними противостояла бы любой западной агрессии в Руре, и все были бы счастливы. Каким образом человек, имеющий хоть малейшее представление о Сталине, мог поверить этой куче дерьма, остаётся выше моего понимания. Не приходится сомневаться, что Сталин не позволил бы Гиммлеру особенно долго царствовать. СС были бы расформированы, а армия полностью большевизирована после того, как Сталин расстрелял бы всех её аристократических командиров. Поверьте мне, всё было бы именно так. А Гиммлер не только знал об этой затее, но и оказывал ей свою молчаливую поддержку. Всё это я узнал от Шелленберга, которому никаких понуканий больше не потребовалось. Он жутко перепугался, что я застрелю его за измену, и не знал, чего ждать, пока я не сказал, что, прежде чем предпринять какие-либо дальнейшие действия относительно него, я хотел бы поговорить с Гиммлером. Сначала Шелленберг пытался отрицать, что знает местонахождение Гиммлера, но я быстро убедил его позвонить в Reichshemi и сказать тому, чтобы он немедленно пришёл на Принцальбрехтштрассе. Тогда Шелленберг сделал звонок по линии, которую считал безопасной. Интересно было его слушать. Если бы он попытался предупредить Гиммлера, я был бы вынужден применить к нему силу, но это оказалось излишним. Шелленберг всегда играл на стороне большей силы, а в тот момент я был сильнее Гиммлера. Я обладал знанием, а знание означало власть. Через должное время Гиммлер явился, с большой свитой, но без Кальтенбруннера. Гиммлер был явно зол на меня за моё вмешательство в его планы, но, как всегда перед лицом своей свиты, вёл себя любезно и сдержанно Я спокойно сказал, что у меня есть для него очень важная информация. Дело государственной важности. Он поколебался, но в конце концов сам направился в мой кабинет. Я заранее предупредил охрану, чтобы они никого, связанного с Гиммлером, в комнату не пускали Шелленберг был заперт в собственном кабинете без телефонов. Охране у его дверей было приказано стрелять, если он попытается бежать. К счастью для него, он не стал этого делать. Тут Гиммлер начал выговаривать мне за то, что я поднял на ноги войска СС в Берлине. Он подчеркнул, что действует в соответствии с приказами Гитлера и пытается любым путём предотвратить столкновения между партией и войсками. Он тщательно подготовил свою речь и намекал на некие решения сверху, которые он, естественно, обсуждать не может. Я указал на телефон у меня на столе и сказал, что только что лично говорил с Гитлером и в курсе того, что происходит. Гиммлер побледнел и ничего на это не сказал. Получив контроль над ситуацией, я начал расспрашивать его, конечно, очень осторожно Я сказал, что центром переворота, очевидно, является Резервная армия, и что эту попытку следует немедленно подавить. Я сказал также, что Пиффрадер, посланный арестовать Штауффенберга, до сих пор не вернулся и что я говорил об этом деле с Геббельсом Затем я сказал ещё, что патрульные отряды теперь действуют под командованием Геббельса и скоро займут район Бендлерштрассе Это снимает необходимость приведения в действие войск СС, если только мне не станет ясно, что переворот охватывает Берлин У Гиммлера не было иного выбора, кроме как согласиться со мной, и я сказал, что генерал Юттнер, конечно, великолепно справится с этой задачей Мои же действия, разумеется, были всего лишь временной мерой Гиммлер вновь был со мной очень вежлив и выразил мне благодарность за мои оперативные действия.
