- Ну и артисты! - восхищается Лукашов. - Им бы под куполом цирка свой номер показывать.
- Тоже циркач отыскался! - нервным смешком отзывается штурман. - После полета пойди посоветуй Пяткову. Он тебе обязательно выразит благодарность.
А земля наплывает на самолет. Загадочным пестрым ковром она подступает все ближе и ближе. Обороты моторов убраны полностью. Как планер, почти без шума, машина стремительно мчится над городом. Под крыльями быстро проносятся контуры темных кварталов и улиц.
Над портовыми причалами стрелка высотомера фиксирует двести метров. Под нами уже вода. Вот и район постановки.
- Высота - пятьдесят. Мина сброшена! - возбужденно докладывает Кошелев.
Я чувствую это. Дернувшись вверх, самолет облегченно вздрагивает. Рука механически толкает "газ" вперед до упора. Взревев моторами, машина проносится над крепостными укреплениями Свеаборга.
- Уф-ф-ф! - облегченно отдувается штурман. - Вот уж не думал, что все обойдется без единого выстрела. Пятков непьющий, ему все равно. А Евгению свои фронтовые сто граммов отдам обязательно. И расцелую вдобавок!
"10 апреля. Летаем с минами почти каждую ночь. Ставим их на фарватерах Хельсинки, Котки, Выборга, Таллина. В район постановки приходим, как правило, со снижением, на приглушенных моторах. Противодействие слабое. Противник нас обнаруживает уже на отходе и открывает огонь с опозданием, после пролета опасной зоны. Сделает несколько выстрелов из орудий, выпустит десяток автоматных очередей и успокоится. Конечно, так продолжаться долго не может. Он ищет, и в ближайшее время найдет обязательно, эффективный способ противодействия. К тому моменту и мы должны отработать новые тактические приемы.
Последние несколько вылетов сделали ночью, звеном. Ведущим летает Пятков; Бунимович и я - ведомыми. Получается вроде неплохо. Ставим сразу три мины на заданных интервалах. Но пилотировать трудно. Напряжение колоссальное. Машину ведущего видно только вблизи по выхлопу из моторов. В таком полете не размечтаешься. Малейший зевок - и задание сорвано.
Вчера прилетел комиссар нашей эскадрильи старший политрук Усков, привез кучу писем, рассказал последние новости.
Первая эскадрилья закончила тренировку и с тылового аэродрома начала боевую работу. У них уже есть потери. В одну из ночей не вернулся с задания экипаж капитана Зорина. Я хорошо знал Дмитрия Георгиевича. Прекрасный методист и опытный летчик, он был командиром отряда в 41-й отдельной авиаэскадрилье. До войны мы долгое время жили в одной квартире. Теперь овдовела его жена, осиротела маленькая дочурка.
От мамы и Шуры получил сразу четыре письма. Прочитал скупые почтовые строчки - и так захотелось их снова увидеть, сказать и услышать живое слово. Но это пока лишь желание. На войне отпусков не дают. Мне же и думать об этом не следует. Только недавно был дома. А другим каково?.."
"22 апреля. Ура! Прилетели из тыла наши ребята. Вся первая эскадрилья во главе с капитаном Сергеем Ивановичем Кузнецовым. Летчики сразу наполнили смехом и гомоном наш полупустой домик.
Кудряшова и Чванова я тут же определил в свою спальню и попросил Дроздова перевести экипажи Колесника и Кудряшова к нам в эскадрилью. Тогда у меня и у Бунимовича будет по одному ведомому. Он обещал обратиться к Преображенскому.
На тыловом аэродроме сформирована еще одна тренировочная группа. После окончания летной программы ее экипажи вольются в состав первой и третьей эскадрилий. Федор Волковский остался в тылу, тренируется с бывшим полярным летчиком Червонооким".
"28 апреля. На аэродромах Сиверская, Гатчина, Луга, Кресты фашисты сосредоточили большое количество тяжелых самолетов. По мнению командования, они намереваются нанести мощные удары по Ленинграду в праздничный Первомай. Чтобы сорвать замысел фашистов, участвовали в выполнении упреждающих ударов..."
Ночью бомбили вражеский аэродром около станции Сиверская. В первом вылете сбросили три пятьсоткилограммовые бомбы. В районе стоянки фашистских бомбардировщиков наблюдали пожары и взрывы. Значит, все экипажи ударили точно.
Во втором полете пришлось помучиться. В момент бомбометания одна пятисотка не сбросилась. После отхода от цели осмотрел ее штурман через прицел и доложил, что висит она на одном заднем бугеле с перекосом. Значит, передний замок открылся нормально, а задний чуть запоздал - и бомбу перекосило. Если бомба хоть на мгновение примет нормальное положение, она обязательно оторвется. Это может случиться при малейшем толчке.
Тут мы с Петром и задумались: а вдруг она над своей территорией упадет?
До линии фронта я ее пытался сбросить. Рывками, скольжением, разворотами хотел устранить перекос. Но бомба висела как влитая. Уперлась стабилизатором в фюзеляж - и ни с места. Тогда я решил оборвать дужку бугеля: разогнал самолет на пикировании и на горку его потянул. От перегрузки в глазах потемнело, а бомба не шелохнулась. Так и пришлось с этой чушкой домой возвращаться.
Когда на посадку планировать начали, я даже вспотел от волнения.
К счастью, трагедии не произошло. Зарулил я машину. Проклятую бомбу оружейники на стоянке с трудом от замка оторвали. В общем, страха за этот полет нам пришлось натерпеться.
"1 мая. Вот мы и встретили первый военный май!
Вчера Преображенский, Пятков, Ребриков и я ездили в Ленинград на торжественное собрание..."
В Ленинградский Дом Красной Армии прибыли представители армий, дивизий, полков, кораблей. Большинство явились прямо с передовой. Лица у всех обветренные, суровые. На гимнастерках и кителях боевые медали и ордена.
Нас пригласили в президиум. В комнате около сцены увидели Хохлова и Челнокова. С Хохловым беседовал какой-то мужчина солидного телосложения, в морском темно-синем кителе с нашивками бригадного комиссара.
Преображенский с ним поздоровался, что-то тихонько сказал и к нам повернулся.
- Полюбуйтесь, орлы, на этого человека! Приглядитесь к нему хорошенько. Он за Советскую власть боролся в гражданскую. Потом большим писателем стал. "Оптимистическую трагедию", "Первую конную" видели? Фильм замечательный "Мы из Кронштадта" смотрели? Уже догадались, наверное? Да, это все написано им. Знакомьтесь, наш военный трибун и писатель Вишневский.
- Вы бы полегче, пожалуй, Евгений, - с мягким укором вмешался бригадный комиссар. - Я - человек, могу загордиться.
- Вам, Всеволод Витальевич, это уже не грозит, - рассмеялся полковник. - Слава вас давно закалила. Коль не испортились в молодости, то теперь и при желании не сумеете. А это мои гвардейцы, - представил он нас писателю. - Хоть без усов, но народ молодецкий. Лупят фашистов со злостью, с задором. Каждый за сотню вылетов сделал. Может, когда и о них напишете?
