Когда государь заявил, что новая, третья по счету, Дума должна быть «русской по духу», Столыпин не только еще раз озвучил это выражение в Думе[397], но и использовал его как идейное обоснование национальной политики правительства. В том же направлении национального возрождения была продублирована и другая идея самодержца. «… русские национальные чувства, – говорил Николай II на встрече с правым крылом второй Думы, – на Западе России – сильнее… Будем надеяться, что они передадутся на Восток…» «Твердо верю, – писал позднее Столыпин в телеграмме русским националистам Киева, – что загоревшийся на Западе России свет русской национальной идеи не погаснет и скоро озарит всю Россию…»[398] Национальный вопрос и, в частности, неполноценное положение русских на окраинах империи – общая боль царя и премьера.
В исторической литературе существует распространенное заблуждение, что националистический курс, начавший с 1908 г. отчетливо проявляться в политике Столыпина, был вынужденной уступкой реформатора давлению крайне правых и царя. Но еще в 1902 г., занимая должность предводителя ковенского губернского дворянства, Столыпин зарекомендовал себя в качестве активного защитника русских национальных интересов. В докладной записке на имя министра внутренних дел В.К. Плеве он предложил отказаться от введения земского начала в западном крае на основании общих правил имущественного ценза. Столыпин небезосновательно полагал, что в условиях культурного и экономического господства в западных русских губерниях польских землевладельцев выборы в земства способствовали бы усилению влияния польского меньшинства. Получив в свои руки земское самоуправление, местная польская элита смогла бы с еще большей силой противодействовать «всем тем мероприятиям, которые могли бы привести к прививке населению русских культурных начал»[399]-[400].
В начале февраля 1908 г. государь во время чтения газеты «Окраины России»[401] обратил особое внимание на помещенную в ней статью «Из Прибалтийского края». Автор статьи писал о тяжелом положении русского населения в Прибалтике, о практически полном отсутствии его представителей среди местного чиновничества, о подспудном процессе немецкой колонизации края. «Если дело пойдет в том же направлении, – отмечалось в статье, – то недалеко то время, когда Балтика станет Финляндией, а русских выжмут отсюда так, что и воспоминания о них не останется». В целях усиления русского влияния автор статьи предлагал прекратить раздачу казенных земель латышам (кроме православных латышей), передавая ее русским крестьянам-батракам из православных и старообрядцев. Кроме того, предлагалось назначать в край только русских чиновников, а чиновников-инородцев перевести в Россию, избирать от края в Государственную думу по крайней мере одного русского депутата, который мог бы беспристрастно защищать местные интересы с государственной точки зрения. С пометкой «Прочтите статью “Из Прибалтийского края”» Николай II послал газету П.А. Столыпину[402]. В свою очередь Столыпин разослал статью главам министерств и ведомств, выразив в сопроводительных письмах согласие с основными ее положениями[403].
«Его Императорскому Величеству, – писал тогда председатель правительства министру финансов В.Н. Коковцову, – угодно было указать мне на помещенную в № 5 газеты “Окраины России” за текущий год статью “Из Прибалтийского края”, в которой отмечается ослабление в названной местности русского влияния и предлагаются некоторые меры к его укреплению. Ознакомившись с содержанием означенной статьи… и вполне разделяя высказанные в ней взгляды, я и со своей стороны нахожу, что, в видах сближения Прибалтийской окраины с прочими частями нашего государства и вящего утверждения в ней русской государственности и культуры, необходимо настойчиво и всемерно стремиться к увеличению в Прибалтийском крае числа коренных русских людей как в составе местного служилого класса, так и среди земледельческого населения. Вследствие сего считаю своим долгом покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство обратить на изъясненный вопрос самое серьезное внимание и принять надлежащие меры к тому, чтобы подведомственные Вам в Прибалтийском крае должности как высшие, так и низшие замещаемы были преимущественно лицами русского происхождения, а также чтобы к той же цели усиления русского элемента в крае направлена была, по возможности, и деятельность местного отделения Крестьянского банка»[404].
Среди других наболевших национальных проблем оставался и финский вопрос. Именно Финляндия в первую русскую революцию стала бастионом революционеров. Здесь находились центры подготовки русских боевиков, существовала даже своя, состоящая из финнов красная гвардия. Местная национальная элита, пользуясь временным ослаблением империи, взяла курс на выход из состава России. Русское население Финляндии открыто подвергалось дискриминации, а сепаратистски настроенные депутаты финского сейма мечтали оставить в границах будущей независимой Финляндии исконные русско-карельские земли. Чтобы предотвратить этот опасный и неизбежно кровавый разрыв с метрополией, царь, правительство и законодательно поддержавшая их III Государственная дума пошли на частичное свертывание финской автономии. Это возвращение России в Финляндию необходимо было провести аккуратно, не провоцируя местное население на крайние действия. Довольно продолжительная деловая переписка Николая II и Столыпина свидетельствует о совместном напряженном поиске этого решения. Царю и премьеру предстояло не только дать правовое обоснование политической интеграции Финляндии в Российскую империю, но и найти безупречную нравственную линию к подобным действиям. «Финляндцы, конечно, надеются на то, что нас втянут в войну, – писал 12 марта 1909 г. Столыпин Николаю II, – но Господь Бог поможет Вам предупредить кровопролитие»[405].
Еще одной общей проблемой в национальной политике царя и премьера оставался еврейский вопрос. Как известно, евреи отличались завидной предприимчивостью, интеллектом и культурным развитием. Даже в условиях ограничения некоторых гражданских прав русские евреи смогли поставить под свой контроль многие российские банки, занять ведущие позиции в среде российской интеллигенции. Родовая и корпоративная спайка еврейской диаспоры при еще незрелом национальном самосознании русской нации создавала угрозу разрушения традиционных устоев страны. В начале века особенно болезненно зазвучал образовательный вопрос. При поступлении в высшие учебные заведения для еврейской молодежи существовала квота в 5 % от зачисленных на обучение, которая вполне соответствовала удельной численности евреев в составе народов России. Тем не менее в отдельных случаях приходили нарушения этой квоты в интересах евреев. Так, в Томском технологическом институте, носящем имя императора Николая II, совет института в соответствии с манифестом от 17 апреля 1905 г. о веротерпимости счел для себя вправе отменить процентные ограничения, что в свою очередь вызвало протест русской молодежи. От ее имени 10 августа 1907 г. через управляющего Томской губернией И.В. Штевена к Столыпину обратился томский архиепископ Макарий с просьбой ограничить или прекратить прием евреев в Томский технологический институт. Во всеподданнейшем докладе от 17 августа 1907 г. П.А. Столыпин просил разрешения поставить этот вопрос на обсуждение Совета министров, на что через день последовало согласие императора[406]. В конце января 1908 г. новый министр народного просвещения А.Н. Шварц отменил решение совета института, само же обсуждение размеров квот для еврейских студентов затянулось в Совете министров до лета 1908 г. 19 августа 1908 г. Совет министров в качестве неотложной меры установил следующую норму для вузов (за исключением консерваторий Императорского Русского музыкального общества): 3 % – в столичных городах, 5 % – в городах вне черты оседлости, 10 % – в черте оседлости. Через год в немного расширенном виде квоту установили для средних учебных заведений. Вопрос, как относиться к таким активным и в то же время чужеродным имперским интересам инородцам, как поляки и евреи, был не только внутригосударственным, но и геополитическим.
