Угрозы Минина и Пожарского
Однажды, приехав после двух месяцев отдыха на Рижском взморье, мы, открыв дверь нашей квартиры, получили сразу два сюрприза.
Во-первых, Лидка перед отъездом забыла положить в морозильник треску, которую купила прямо перед поездом – давали, надо брать. Треска, вернее, ее мумия, одиноко стояла в углу, как памятник, вклеившись в собственный сок двухмесячной давности. Она была завернута в газету «Известия», и пропитанный рыбьей влагой портрет дорогого Леонида Ильича смотрел на нас вопросительно и требовательно. Запах от мумии шел соответствующий. Им, казалось, пропитался уже весь дом, не только квартира, поскольку, как только была открыта входная дверь, он вырвался наружу и пошел со свистом гулять по всем этажам. Лидка бросилась на Ильича, отодрала его двумя руками от засохшей лужицы на паркете, завернула в целлофановый пакет и скинула вождя в мусоропровод. Окна были распахнуты настежь, все бегали по квартире и махали кто чем мог – вонь не хотела выветриваться, за два-то месяца она у нас, в хоромах, попривыкла!
Как только прошел шок от запаха, мы стали разбирать газеты и журналы, которые почтальон в течение двух месяцев ежедневно закидывал в узкую прорезь на нашей входной двери. Это было наше с папой любимое занятие – что-либо сортировать: книги ли выставлять в полках шкафа по какому-то несуществующему правилу или скорее наитию. Или вот, пресса – два журнала «Юность», «Знание – сила», «Техника молодежи», «Наука и жизнь», кучка «Крокодилов», «Огоньков», «Советских экранов» и «Работница». И ворох газет. Письма. Письма разбросаны среди газет, писем много, с марками и штемпелями. Одно отдельно, необычное, в маленьком коричневом конверте, без адреса. Просто запечатано, и всё. Вскрыли.
«Уважаемый Роберт Иванович!
Когда вы прочтете это письмо, знайте, что ваше здоровье и здоровье ваших близких уже под угрозой. Пока вы отсутствовали, я через щель распылял в вашей квартире радиоактивное вещество, которое уже создало определенный злокачественный фон. Я вам неоднократно присылал письма с просьбами не ставить вашу подпись под моими стихами. Предлагал вам публиковаться вдвоем под псевдонимом Минин и Пожарский, на выбор. Все было продумано, уже и памятник на Красной площади стоит. Ответа не получил. Пришлось действовать, не обессудьте. Противоядие есть только у меня. И если вы еще раз попробуете украсть ночью стихи из моей головы, знайте, я ни перед чем не остановлюсь!»
Вот такое письмо.
Мы заволновались – мало ли психов на свете? А если вдруг он еще и работает в каком-нибудь НИИ и имеет дело с радиоактивными веществами?
Позвонили Кобзону. Тот сразу же связал нас с какими-то чинами в МВД или еще где, и через час у нас в квартире ходили военные со счетчиками Гейгера. Ничего не пищало. К вечеру в наш двор приехали «Жигули» с двумя товарищами из наружки – органы, судя по всему, были обеспокоены всерьез.
Пропасли нас, наверное, неделю. Но псих, у которого папа ночами воровал стихи из головы, так и пропал. Видимо, кончилось осеннее обострение.
Письмо от Марины Влади отцу по поводу издания первой книги стихов Высоцкого «Нерв» под редакцией отца
Высоцкий и Марина
Один год на Балтике мне запомнился встречей с Высоцким: он приезжал на все лето с Мариной Влади, когда Митта снимал фильм «Про то, как царь Петр арапа женил». Съемки проходили в Юрмале, и все актеры жили в гостинице «Юрмала».
Марину мы знали еще до Высоцкого. Самый близкий наш друг, архитектор Владимир Резвин, с которым родители познакомились еще в самой ранней молодости, приютил однажды папу с гостями на празднование его тридцатилетия, чтобы к нам домой, как обычно, не набежало много ненужного разношерстного богемного народа. Жил с женой Наташей в маленькой двухкомнатной квартирке на Патриках, на самом первом этаже с зарешеченными окнами почти вровень с землей. Время было тогда, в конце 60-х, хипповое, нравы свободные, а великим сегодня, а тогда совершенно простым труженикам пера и сцены было где-то чуть за тридцать. Вася Аксенов, известный в ту пору уже литератор и бывший врач, пришел на день рождения с красавицей француженкой. Вернее, русской француженкой, Мариной Влади.
Не думаю, что кто-то из будущих классиков мог видеть ее в фильме «Колдунья» и узнать в ней известную актрису. Аксенов просто привел красивую иностранку, тихо отвечавшую на вопросы по-русски, с мягким французским акцентом, очаровательно улыбавшуюся всем в новой компании. Было в ней что-то особенное, отличавшее ее от других присутствующих женщин: не только одежда, нет, а какая-то свобода, раскрепощенность, что-то необъяснимое, природное. Хотя мама запомнила, что на ней был сногсшибательный красный брючный костюм. Приехала она как раз на премьеру фильма «Колдунья» в Москве.
День рождения гудел, струны на нескольких гитарах были уже порваны, и много бутылок выпито. Помню, что тогда было основным блюдом – баранья нога! На самом деле их было несколько, народу ведь набежало много. Рецепт совсем простой и не требующий долгой подготовки.
Баранья нога с брынзой
Взять ногу молодого барашка и натереть розмарином, перцем, любимыми специями, растительным маслом и брынзой. Чтобы баран оказался под шубой из брынзы. Не солить. Заложить ногу в рукав для запекания и поставить в хорошо разогретую духовку (180 градусов) на час двадцать. Следите, чтоб рукав не лопнул! Вот и все.
Еды было предостаточно, но питье, в смысле алкоголь, никак невозможно было рассчитать из-за постоянно прибывающего народа. Приходилось снаряжать гонцов за алкоголем в магазин на углу.
Вася к концу дня рождения был уже совсем нетранспортабельный, и его пришлось оставить спать у Резвиных в дальней комнате. Утром, проснувшись, Аксенов очень перепугался: «Открываю глаза и не могу понять, где я. На окнах решетки, на подоконниках игрушки. Решил, что залез по пьяни в детский сад и заснул».
Папа с Высоцким в это лето много общались, хотя знакомы были еще с институтских времен: отец учился в Литинституте, а Высоцкий в Школе-студии МХАТ, и на совместных вечерах они часто общались. Вечером, после съемочного дня, когда с Высоцкого смывали негритянский грим, он часто приезжал в гости к нашему другу Олегу Рудневу, председателю местного горисполкома. Тот устраивал шикарные застолья, был добрым и компанейским человеком, большим другом родителей. Жил в маленьком коттеджике на одной из центральных юрмальских улиц.
Высоцкий те несколько раз, что я видела его в доме Рудневых, приходил с гитарой и Мариной Влади: обе ему были одинаково дороги. Он сначала устраивал за столом Марину, галантно отодвигая стул и усаживая ее около себя, а с другой стороны пристраивал гитару, бережно ища ей опору. Мы наблюдали за этой грациозной женщиной удивительной красоты, за их отношениями, как он смотрел на нее… А я с высоты своих 16 лет совершенно не понимала, что она в нем, таком некрасивом, нашла…
