Образ этого несчастного остался со мной на всю мою жизнь. И после того как боль от увиденного и пережитого постепенно улеглась, я почувствовал себя необычайно счастливым человеком. Впоследствии, когда в моей жизни наступала черная полоса, я вспоминал ЕГО, и мгновенно наступало волшебство. Черная полоса превращалась в полосу, сверкающую всеми цветами радуги, искристую, радостную, прекрасную, безмятежную.
В сравнении с ним мне всегда было хорошо. И тогда, когда умирал в бревне. И тогда, когда жевал Юркину ногу. И тогда, когда, приговоренного к расстрелу, меня поставили к стене и черные отверстия стволов карабинов взглянули мне в глаза, а взвод солдат, передернув затворы, нетерпеливо ожидал команды. И тогда, и тогда, и тогда… В самых трудных ситуациях моей жизни я был счастлив от мысли, что не нахожусь на ЕГО месте, что ОН с величайшим наслаждением в любом, самом тяжелом случае поменялся бы со мной местами, а это значило, что мне не так уж и плохо…
После летнего отдыха в деревне я вновь возвратился в Москву. Бабушка к этому времени умерла. Отец, похоронив ее, остался совсем один. Мы ехали с вокзала, и он с грустью рассказывал о последних днях бабушки. На другой день ко мне пожаловал соскучившийся и повзрослевший Мороз. С гордостью он поведал, что без его помощи братва теперь просто не обходится. Оказывается, Мороз переквалифицировался на домушника. В его функцию входит проникновение в квартиру через форточку, после чего он открывает входную дверь или окно (в зависимости от обстоятельств) и впускает остальных.
В конце войны в Москву потянулись составы оставшихся в живых фронтовиков. Те несколько банок тушенки и буханку хлеба, которые они везли для своих близких, съедались за несколько дней. А потом наступал голод. С молотка шли шинели, сапоги, шапки. Раненые просили милостыню и торговали махоркой. Здоровые искали хоть какую-нибудь работу.
Но иногда к составу прицепляли вагон с усиленной охраной. В этом вагоне из Германии везли различные ценные вещи - трофеи. Как правило, вещи эти принадлежали высшим штабным офицерам и генералам. Боевые генералы равнодушно относились к такого рода промыслам. Зато интенданты и штабники, хорошо разбирающиеся в материальных ценностях, не упускали случая поживиться на дармовщинку. Они-то и попали под контроль криминального мира. Не проходило дня, чтобы в Москве не обчистили несколько квартир высоких военных сановников. Этим же делом занималось большинство обитателей «малины», базировавшейся в Косом переулке у Каретного ряда. И конечно же Мороз потащил меня именно туда.
Выглядел он теперь шикарно. Шевиотовый костюм, хромовые сапоги и кепка-малокозырка придавали ему вид настоящего урки. Я рядом с ним казался бездомным замухрышкой, что очень оскорбляло мое достоинство. Отец выбивался из сил, но не в состоянии был одеть меня подобающим образом. Да и вряд ли бы он захотел, чтобы его сын выглядел профессиональным жуликом. Удержаться от соблазна было невозможно, и я направился вместе с Морозом к Косому переулку.
Началась новая жизнь. А может быть, старая, но в новой форме. Теперь я ночами влезал в форточки самыми изощренными способами. Мне ужасно нравилось, что от моего мастерства зависела безопасность и даже жизнь взрослых воров. А все возрастающее их ко мне уважение приятно щекотало самолюбие. И я старался во всю. Наступила зима.
Однажды ночью я пролез в форточку квартиры, находящейся на третьем этаже, использовав при этом пожарную лестницу, и открыл входную дверь своим новым друзьям - Худяку и Калине. Мы заранее знали, что хозяин квартиры в отъезде, а прислуга его в эту ночь гостит у своей матери. В прихожей висела генеральская шинель, а сама квартира напоминала склад большого универмага. В коридоре стопкой были сложены ковры, к стене было прислонено множество картин в багетных рамах, а в комнатах на полках стояла и лежала уникальная фарфоровая посуда вперемешку с хрустальными вазами.
Не обращая внимания на это богатство, Худяк и Калина дружно принялись обшаривать шкафы, шифоньеры, комоды, вываливая оттуда кучи тряпья. В ту пору легче всего было сбыть одежду и ювелирные изделия
- Есть! - прошептал Худяк, вытаскивая из под дивана маленький чемоданчик. С такими чемоданчиками обычно ходят обслуживать клиентов парикмахеры. Небольшая манипуляция отверткой - и под откинувшейся крышкой мы увидели груды драгоценностей. Чего здесь только не было! Различные колье, целая пачка золотых часов, связка колец, серьги, броши, кулоны и еще многие другие вещи, названий которых мы просто не знали.
- Лафа, приличный куш отхватили! - восторженно вырвалось у Калины. - Валим скорей отсюда!
- Погоди! Давай тряпки прихватим! Смотри какие платья! Китайский шелк, в кулак умещается! - сопротивлялся Худяк. - Подороже этих цацек будет. Сека, подставляй мешок.
Из гардероба посыпались в подставленный мной мешок платья, халаты, сарафаны. Через несколько минут, нагруженные тремя мешками, мы были уже на улице. В руках у Худяка болтался и заветный чемоданчик. Вдруг как из-под земли перед нами выросла фигура милиционера.
- Стой! Предъявите документы! - схватился он за кобуру револьвера. Мы остановились как вкопанные. Документов, естественно, ни у кого не было. У меня - по молодости лет, у моих друзей только справки об освобождении, которые в данной ситуации предъявлять было чрезвычайно рискованно. Калина с непринужденным видом не торопясь расстегнул пуговицы пальто и полез правой рукой во внутренний карман пиджака. Милиционер слегка расслабился и перестал расстегивать кобуру. В этот момент Калина, внезапно бросив мешок, левой рукой сорвал с себя ушанку и метнул ее под ноги стража порядка. Тот отпрыгнул в сторону.
- Беги! - крикнул, обращаясь к нам обоим, Калина. - Врассыпную! - добавил он на бегу.
Мы с Худяком не заставили себя долго ждать и, побросав мешки, рванули в разные стороны. Я побежал за Калиной, а Худяк в противоположном направлении. Резкий милицейский свисток прорезал тишину зимней ночи.
- Стой, стрелять буду! - на ходу вытаскивая револьвер и устремляясь за мной и Калиной, проревел милиционер. В воздух грохнул предупредительный выстрел. Мы бежали вдоль по переулку. Я по мостовой, Калина по тротуару.
- Беги ближе к окнам! - на ходу прокричал мне Калина. - Он не будет шмалять по ним! Выстрелы посыпались как горох. На улицах - ни души. Только один какой-то запоздалый прохожий выглянул из подворотни и тут же спрятался обратно. Мы подбегали к перекрестку. Успеть бы завернуть за угол. Калина несся, прижимая левой рукой к себе чемодан, а правой доставая из-за пояса парабеллум. Услышав стрельбу, навстречу кинулись несколько милиционеров, очевидно дежуривших в этом районе. Они также повели беспорядочную стрельбу. В это время справа из проходного двора выскочил Худяк. Непонятно, каким образом он сделал такой крюк. Очевидно, за ним тоже была погоня.
