…А ныне как уже по Ея Императорского Величества имянному указу пожалован генерал-майором и в Ревель обер-комендантом, то ему наипаче учинилось противно и более злобы на меня возымел, а я по принятии команды в Ревеле ему противности никакой не чинил, а исполнял по силе указов так, как верному Ея Императорского Величества рабу надлежит по рабской моей верной должности; точия разве в том злобу имеет, что по отбытии его из Ревеля я усмотря некоторые учрежденные им не малые излишние расходы от гарнизону солдатам как при губернии, так по уезде и в прочих местах, которые из них по представлению моему Госуд. военное колегии и по апробации Высокоправящего Сената по присланному из оной Военной колегии указу в небытность его убавлены, а в других его прихотных поступках напред сего к Вашему Превосходителству при моем покорнейшем писании минувшего июля 29 дня представлены пунктами, в чем ныне Вашему Превосходителству вынужден донести и покорнейше прошу, дабы и от таких его, губернатора, нападков и вымышленной напрасной злобы Вашего Превосходителства милостию был защищен, и какие на меня от него, губернатора, будут приношения напрасные — охранен!..
1742 октября 4 дня
Ревель{144}.
И опять начинается водворение прежних порядков. И опять берется за перо обер-комендант: «…у губернских служителей и у постовых комиссаров солдатство многие употреблены были в партикулярные услуги, яко собственные холопы, а ныне то при мне все пресеклось, а то у них было так, что и дрова рубить все бедными солдатами, от которых трудов доволствовались и другие; а когда зима придет, то солдаты больные в госпиталях, в караульных и в полковых дворах не малую бедность претерпевали за неимением к топлению печей дров, почему и ныне приготовленныя для солдатства дрова оный губернатор по приезде в Ревель, уповая на прежнее, желает к себе взять, о чем и ордером предложил, тако ж и о прочем, что пространно в посланных при сем за открытою печатью в конверте при нижайшем моем доношении пунктах в высокий кабинет пространно явствует,.?[60] И того ради он на меня по прибытии своем паче злитца, а особливо о том, что расходы многие солдатам убавлены…»{145} И опять повторяет: «…злоба и гонение от него, Левендаля, происходит на меня ни от иного чего, толко что я, как верный Ея Императорскаго Величества раб, охраняю интерес и берегу солдат и исполняю во всем по правам и указам Ея Императорскаго Величества, в сем свидетелствую с ревелскаго гарнизона — трех полков штаб- и обер-офицерами, а в прихотях его, Левендаля, мне услужить ему не можно, ибо противно оное Ея Императорскаго Величества указам и правам…»
И опять начались интриги… Ганнибал просит своего старинного друга Ивана Антоновича о переводе из Ревеля: «Прошу, ежели мы оба с губернатором Левендалем при одной команде в Ревеле еще пределимся, чтоб меня от ево пожаловать охранить, а буде же по вашему знанию то безнадежно, прошу искать, чтоб меня с ним развесть, ибо по ево интригам мне с ним никако быть не возможно, и при случае доложить Ея Императорскому Величеству, чтоб меня перевесть в Нарву…»{146} Однако командование, довольное службой преданного коменданта, отказывает ему в просьбе. Ганнибал останется на этой должности в течение еще десяти лет.
Что же касается Вальдемара Левендаля, то он в том же 1743 году перейдет на службу Франции, где и скончается в 1755 году в чине маршала французской армии.
В 1743 году в Эстлявдии произошло событие, невиданное не только в истории этой провинции, но и вообще в истории российского крепостничества XVIII века. Обер-ландсгерихт (верхний земский суд) рассматривал тяжбу двух землевладельцев, объектом и главными действующими лицами которой стали… крепостные крестьяне.
Официальные же участники этого дела — образованные, культурные люди: первый — профессор Иоахим фон Тирен, второй — Абрам Ганнибал, тоже когда-то профессор, главный военный начальник провинции. Первого отличает злоба и полная беззастенчивость, второго — гуманность, даже, быть может, демократичность.
Материалы этого дела были обнаружены Георгом Леецем в Таллинском государственном архиве{147}.
Напомним, что еще в правление Анны Леопольдовны подполковнику ревельского гарнизона была пожалована мыза Ра-гола. При восшествии на престол Елизаветы Петровны права на это имение были подтверждены. Можно предположить, что по отношению к своим крестьянам Абрам Петрович был строгим, требовательным, но справедливым хозяином — иначе почему бы именно к нему пришли они искать помощи? Но не будем забегать вперед.
В марте 1743 года Ганнибал «сдал 2/3 деревни вместе с крестьянами и соответствующим количеством инвентаря в аренду профессору Иоахиму фон Тирену за годовую арендную плату в 60 рублей (оставшаяся часть деревни была сдана другому арендатору)».
Арендный договор представляет интерес не только с исторической, но и с морально-этической стороны. Примечательно, что он содержит пункт, запрещающий арендатору применение телесных наказаний (порки). В те времена, когда помещик полностью распоряжался жизнями своих крепостных, порка крестьян была делом привычным и даже обыденным. Более того, порку разрешал закон. Ганнибал же решил по мере своих сил восстать против такого положения дел. Может быть, оттого, что сам побывал (пусть недолго) в рабстве.
Абрам всеми силами души ненавидел насилие и бесстыдство. Пределов не было его возмущению, когда он увидел, что солдат вверенного ему гарнизона используют для личных нужд местные чины, что тех же солдат по милости тех же чинов оставили без дров зимой. Он всегда, как мог, боролся со злоупотреблениями всякого рода… Мог ли он спокойно взирать, когда хозяин бил раба? И если в соседних имениях он, естественно, не мог установить свои порядки, то в Раголе и Карьякуле все должно было происходить только так, как хотел он.
Ганнибал, наверное, на словах ясно объяснил фон Тирену свои воззрения на этот счет. Кроме того, в договор был внесен пункт под номером три, который гласит буквально следующее:
«Арендатору не разрешается увеличивать повинности крестьян, он должен придерживаться установленных норм барщины; за все прежние споры и провинности с крестьян не взыскивать. Если на крестьян будут наложены не предусмотренные нормами повинности или если их будут подвергать порке или иным каким способом притеснять, то настоящий договор аннулируется».
Однако фон Тирен решил пренебречь условиями договора. Стремясь получить максимальную выгоду от имения, он отдавал своих работников в страду внаём соседям, не снижая при этом норм барщины, сдавал соседям в аренду крестьянские выпасы и покосы. Деньги, естественно, брал себе. Кроме того, он нещадно бил крестьян. Зуботычина и порка стали основным средством убеждения.
