Отец мой умер в восемнадцатом году. Тифом заболел и умер. Пятеро нас было в семье…
Ясеновка еще до войны разошлась. Расходиться хутор стал при колхозах. Большинство в хуторе богато жило, всех и раскулачили.
Имение у пана было ишо на Кардаиле (это там идей-то на Хопре). Дед еще был жалован землей за геройство в войне 1812 года.
Дом у Попова стоял деревянный, под жестью. Хозяин коней хороших держал – рысаков.
В нашем хуторе пан Попов построил церковь, в 1934 году сломали ее.
Путевая жена построит дом, а непутевая развратит… Поп перевенчает – черт развенчает… Всякое бывает в жизни.
Вот на мне сапоги: один из них давит. А мастер хороший шил! Какой сапог давит?.. Вы не знаете, а я знаю. Вот так и в семейной жизни.
– А Харлампия Ермакова вы знали? – спросил я, имея в виду прототипа Григория Мелехова из романа «Тихий Дон».
– Служил я у него. Во время революции, в восстание девятнадцатого года. Мне шестнадцать лет было. Если бы не пошел – голову бы отрубили… А банды сколько миру побили?..
Иван Матвеевич помолчал и добавил:
– Бабушка, ты купи мне очки, – говорит внук. «Куплю», – отвечает, и купила ему букварь… – смеялся в бороду дед, продолжая:
– Ды че там говорить, не пошла она жизня поначалу ни у Анастасии Даниловны, ни у Александра Михайловича. Чужая семья – потемки. Так-то. И Мишка у них родился не в этом доме, иде жили в Кружилине. Вот приезжай – укажу.
Телицыну Клавдию Степановну трудно застать дома. Несмотря на свой преклонный возраст, она постоянно занята общественной работой. Но вот наша встреча состоялась.
Клавдия Степановна сидела перед телевизором. В комнате было не топлено, и она куталась в свое поношенное осеннее пальто, говорила быстро, эмоционально, разводя при этом руками и то прищуривая, то широко раскрывая веки больных отечных глаз:
– В 1909 году отец Михаила Александровича Шолохова предложил моему папе Степану Шутову купить у него в долг дом, а то, мол, из казаков купцов не находится, им такая маленькая усадьба не нужна (а мы иногородние были тоже, по квартирам ходили, сразу дом купить не могли).
Перед отъездом Шолоховых в хутор Каргинский (позже его переименовали в станицу) я познакомилась с Мишей. Мне тогда было 4 года. Мишу запомнила в коротких штанишках, в рубашке с матросским воротничком. Я подошла к нему, взяла его игрушки, а он их стал отнимать. Тут я расплакалась: считала, что игрушки теперь мои. Подошла к нам его мама, Анастасия Даниловна, тихо сказала, чтобы он отдал мне игрушки. И Миша тут же выполнил ее просьбу.
Когда я уходил, Клавдия Степановна пошла в сарай и вытащила откуда-то два рогожных мешка, сплетенных из липовой коры:
– Вот это из шолоховской лавки. Я их всю жизнь хранила. Возьми, в музей сдашь.
Память станицы
Сентябрь. Станица Каргинская. Отсюда начинал свой творческий путь Михаил Александрович Шолохов. Здесь каждый проулок, каждый дом, кажется, дышат далекой, но такой еще близкой стариной.
Невольно вглядываешься в лица: те и уж не те каргиновцы, что описаны в произведениях писателя. Да и одежда местных старожилов, их детей и внуков как будто бы та, да и не та: все больше в ней чего-то недостает, все меньше в ней былого народного колорита, но когда прислушаешься к говору станичников, послушаешь где-нибудь на свадьбе их песни, посмотришь на танцоров – и убедишься: нет, жива еще казачья народная душа.
Как на что-то самое дорогое смотрю я на старинные дома – курени на высоких фундаментах с деревянными карнизами. Такие дома помнят казачьи «привилегии», за которые платили службой Отечеству, а чаще своей буйной головушкой…
Новое поколение живет теперь в станице. Но память трудового казачества хранит в сердцах любовь к тем, кто в суровые дни испытаний с оружием в руках отстаивал нынешнюю жизнь. Не зря ведь все лето на братской могиле героев Великой Отечественной войны лежат цветы. Приносят их к постаменту с чугунным отливом имен поседевшие ветераны, школьники, гости.
На бетон кладутся гвоздики, пионы, ромашки…
Тополя, как солдаты в почетном карауле, роняют по улицам первую осеннюю листву.
Осенью в Каргинской пора свадеб. В выходные дни легковые машины в разноцветных лентах, сигналя прохожим, катят по улицам. Свой первый семейный букет цветов молодожены тоже везут к обелиску.
Память. Она будет жить в нас вечно. Без нее мы – никто.
А еще всегда будем помнить: здесь, в хуторе Каргинском (переименован в станицу в 1918 году. – Г. Р.), таким же теплым сентябрьским днем переступил порог школы будущий писатель с мировым именем Михаил Шолохов. Отсюда же увезет его отец, Александр Михайлович, в подготовительный класс московской гимназии, а в 1915-м – в гимназию города Богучара Воронежской губернии.
О том, с чего начинались школьные годы Михаила Шолохова, рассказывала Надежда Тимофеевна Кузнецова, о которой мне тоже хотелось бы сказать несколько слов: блондинка, вечно юная, разговорчивая, с проницательным испытующим взглядом и не теряющая в нужную минуту чувства юмора; посвятив всю свою жизнь преподавательской работе, она и теперь, выйдя на пенсию, отдавала себя шолоховедению4.
Надежда Тимофеевна – добрейшей души человек. Она хорошо знала Михаила Александровича и всегда готова часами рассказывать о нем.
– Мой папа, Тимофей Тимофеевич Мрыхин, был первым учителем Шолохова. И началось знакомство вот с чего: Александр Михайлович как-то пожаловался моему папе: «На речку Минька повадился ходить. Кусок хлеба возьмет и уходит рыбалить. Давай его как-то отучим от этого… переключим с рыбалки на науку». И отец согласился давать ему уроки на дому. Так маленький Миша за шесть-семь месяцев освоил письмо и счет и в семь лет пошел сразу во второй класс приходской школы. И когда у Миши спрашивали, кем он хочет быть, – отвечал: «Военным». Но мой отец не хотел в нем это поддерживать и говорил Александру Михайловичу: «Нет, у него склонности к гуманитарным наукам», – и всячески старался развивать его способности.
Как-то с фотографом Виктором Потаповым мы выбрали свободный денек и поехали в станицу Карпинскую. Задумка была такая: заснять места, где бывал Шолохов, записать воспоминания старых казаков.
Прибыв в станицу, мы сфотографировали дом-музей писателя, школу, где он учился, старую мельницу Донпродкома, Шевцову яму, куда ходил юный Шолохов на рыбалку, а потом отправились в хутор Латышев к Александру Ивановичу Поволоцкову, 1905 года рождения.
Александр Иванович копал на огороде картошку. Это был высокого роста и крепкого телосложения мужчина. Горбоносый, осенний загар румянил его морщинистый лоб и плитняки щек с мелкими ниточками красных вен.
Хозяин был одет в полосатую вылинявшую рубашку. Выслушав нас, он степенно прошел к колченогому столу, что стоял в саду, не торопясь сел на скамейку и положил перед собой клещневатые ладони, на тыльной стороне которых выпирали из-под кожи струны сухожилий и голубые напруженные вены.
