— Ваши сотрудники говорят, что контракт в рублях.
— В долларах.
— Скажите им.
— Скажу. Звоним.
— Да мы в курсе. Двести тысяч долларов. Транши по 50 тысяч в месяц. Приезжайте, подпишем контракт.
— Как двести? Триста!
— Двести. Это решение самого.
Снова начали вызванивать Рачука. Дозвонились только через два дня.
— Пока двести, а там посмотрим, — сказал он.
Между прочим. В тот же день в новостях упомянули банк «Чара», сказали, что у банка возникли проблемы с лицензией.
Итак, у нас на фильм 350 тысяч долларов (200 от Рачука, 150 от Госкино). Это мало, даже без учета инфляции. Можно на эти деньги снять фильм?
Можно, если экономить на всем. Запустились в производство. Прошел месяц, пошел второй. Первый транш банка «Чара» мы потратили. Ждем второго, не приходит. Звоним, задаем вопросы, нам отвечают:
— На следующей неделе. Звоним в Госкино, и там:
— На следующей неделе.
Денег нет, а остановиться мы не можем. По замыслу на экране должно быть серо, пасмурно, неприветливо. Производство фильма у нас спланировано так, что снимаем в октябре — ноябре. Если вовремя не снимем, выпадет снег и все надо будет снимать заново. Перешли на режим строжайшей экономии, отказывая себе во всем. Запомнилось совещание, на котором обсуждали, брать на завтра грузовик или нет.
— Лучше не брать.
— А на чем рельсы, тележку и приборы везти?
— В автобусе.
— Не поместятся. Там и так народу полно.
— Снимем без рельс и тележки.
От лихтвагена, камервагена, тонвагена, гримвагена и от больших приборов мы отказались с самого начала съемок.
Вечером звонит Кушнерев.
— Георгий Николаевич, телевизор смотрите?
— Нет.
— Срочно включите первую программу! Включил, на экране телевизора «маски-шоу»: люди в черных балаклавах с прорезями для глаз, в камуфляже, с автоматами в руках врываются в банк «Чара».
— Видите?
— Вижу.
— Что будем делать?
— Надо срочно аннулировать контракт.
По контракту 50 процентов прав на фильм принадлежали банку «Чара». Никто из инвесторов при таких условиях не станет с нами разговаривать. И мы с юристом подготовили акт о том, что Рачук отказывается от своих прав в связи с невыполнением обязательств. Но связаться с Рачуком мы не могли, в банке к телефонам никто не подходил. Войти в банк невозможно, его штурмуют толпы возмущенных вкладчиков. На мое счастье, жена Рачука Марина Францева оказалась дочерью друга Юры Роста, известного хирурга Вячеслава Францева. Юра узнал адрес, и мы в 8.30 утра без звонка явились к ним. Жили они в Армянском переулке в двухэтажном особняке. Октябрь. На дворе темно. В окнах второго этажа горел свет. Охранник остановил нас.
— Мы к Владимиру Ильичу, — сказал Рост, — если он спит, мы подождем.
— Как доложить? — спросил охранник.
— Юрий Рост, Георгий Данелия. Охранник сказал кому-то по рации:
— Здесь Рост и Данелия к Рачуку, — выслушал ответ. — Идите. На второй этаж.
Мы поднялись на второй этаж по лестнице. Дверь была открыта, около нее стоял второй охранник.
— Туфли снимите, пожалуйста.
В прихожей скинули туфли. Охранник проводил нас на кухню. Рачук за столом читал газету, пил чай. Увидев нас, он, не вставая, помахал рукой:
— Садитесь. Мы сели.
— Чай, кофе?
— Спасибо. Ничего. Владимир Ильич, у нас вопрос: банк сможет продолжать финансирование фильма? — спросил я.
— Георгий Николаевич, нам на некоторое время придется взять тайм-аут, — сказал Рачук.
— Надолго?
— Месяц, полгода, может, год…
— Владимир Ильич, мы не можем остановиться, — сказал я. — Через неделю снег выпадет. Надо будет все переснимать.
Вошла Марина Францева.
— Доброе утро, господа.
— Доброе утро.
— Юра, а ты что пришел, у тебя вклад? — спросила она Роста.
— Нет. Я сопровождающий.
— Понятно… Володя, ты очки мои не видел?
— Посмотри на окне, Мариночка. Марина направилась к окну.
— Георгий Николаевич, сколько мы вам перевели, 100? — спросила она.
— Нет, 50 тысяч.
— Может, и хватит? — Марина подошла к окну.
— Нет, Марина Вячеславовна, не хватит. По договору 200 тысяч, по 50 каждый месяц. Мы получили только первый транш. Люди второй месяц без зарплаты. Если банк не может продолжать финансирование, давайте подпишем акт о невыполнении обязательств.
— Понятно. — Марина взяла очки и пошла к двери. — Я же говорила: не надо в это влезать, 50 тысяч долларов коту под хвост!
— Мы на эти деньги не бриллианты покупали, Марина Вячеславовна (у Францевой на пальцах были кольца с бриллиантами, о них много писали в газетах), — а по шестнадцать часов, без выходных под дождем вкалывали!
— Ну, ну… и здесь виноваты. — Марина вышла.
— Не обращайте внимания, она нервничает, — сказал Рачук.
— Георгий Николаевич тоже нервничает, — сказал Рост.
— Владимир Ильич, я на съемки опаздываю, — сказал я. — Если банк не может продолжить финансирование, давайте подпишем акт, а то с нами никто не будет дальше работать. — Я достал из папки бумагу, протянул Рачуку.
Рачук внимательно прочитал.
— А вот скажите, если съемки перенести на следующую осень, во что это обойдется? — спросил он.
— Трудно сказать, что будет через год…
— Ну что ж… — он подписал акт, положил ручку.
— Чай, кофе?
— Спасибо. Мы пойдем.
Вечером по телевизору опять про банк «Чара»: пессимистические прогнозы экспертов, гневные высказывания вкладчиков…
А я подумал: «Этот человек искренне хотел помочь мне. Сейчас ему очень плохо, а я еще нахамил его жене». Набрал домашний номер, который узнал Рост. Трубку поднял сам Рачук. Я сказал ему, что утром излишне резко разговаривал с его женой, приношу свои извинения и прошу простить меня. И хочу, чтобы он знал, что я ему благодарен и, если когда-нибудь, чем-нибудь смогу помочь, все сделаю.
— Спасибо, что позвонили, Георгий Николаевич. И хорошо, что позвонил. На следующий день я узнал, что Рачука не стало. Утром его нашли в ванной. До сих пор нет ясности, что на самом деле произошло. Версий и слухов много. Официально — сердечный приступ.
Между прочим. Через год адвокаты обманутых вкладчиков среди прочих бумаг нашли наш первый контракт с банком «Чара» и подали в суд, чтобы мы вернули двести тысяч долларов. И если бы не этот акт, подписанный Рачуком, не знаю, чем бы все для нас закончилось.
Итак, денег на съемки ни копейки, «Мосфильм» требует предоплату за технику и транспорт. В группе ропот. Что делать?
