называют ложью».
Сказано красиво, парадоксально, но как же тогда быть с готическими несообразностями в «Джейн Эйр», о которых уже шла речь?
В самом конце августа роман готов; может быть (и даже скорее всего), он не лучше «Джейн Эйр», но уж точно совсем на него не похож. Повествование ведется не от первого, а от третьего лица. Действие романа отнесено во времена Наполеоновских войн и луддитских мятежей. Приемы готического романа уже не просматриваются:
«Если я все же снова начну писать, – пишет Шарлотта Льюису в январе 1848 года, – то в новой книге не будет того, что вы называете мелодрамой».
Обращает на себя внимание «Шерли» и широкой общественной панорамой, чего не было ни в «Учителе», ни в «Джейн Эйр». Автор и персонажи высказываются на такие актуальные (скорее для сороковых годов, чем для десятых) темы, как женский вопрос (надзиратель на фабрике Мура Джо Скотт убежден: политические и общественные конфликты – не женское дело), рабочий вопрос (разрушение луддитами фабрики Мура), детский вопрос. Безработица, филантропия. Социальные конфликты, к которым, кстати сказать, у Шарлотты вслед за ее отцом отношение всегда было резко отрицательное.
«Конвульсивные революции тянут мир назад во всем, что только есть в нем доброго, – пишет она мисс Вулер годом раньше, 31 марта 1848 года. – Они останавливают ход цивилизации, заставляют всплыть на поверхность подонков общества… Молю Бога, чтобы Англию миновали судороги и припадки безумия, бушующие на континенте…»
Есть в романе, как всегда у Шарлотты, узнаваемые прототипы: священник Хелстоун с очевидностью списан с Патрика Бронте (такой же неустрашимый, такой же консерватор), Шерли Килдэр – с любимой сестры Эмили, Кэролайн Хелстоун – с Эллен Насси.
Роман вышел 26 октября 1849 года, и первая рецензия появилась уже спустя пять дней – автора она не порадовала. Рецензии на «Джейн Эйр» были, мы помним, в большинстве своем положительные, на «Шерли» же – почти все отрицательные. Особенно усердствовала «Дейли ньюс»:
«Никому не нужная пошлятина… отвратительно… среди мужских персонажей ни одного подлинного… таких мужчин не бывает в природе… нет ни Хелстоунов, ни Йорков, ни Муров. Все они не более реальны, чем восковые фигуры в музее мадам Тюссо».
Зато женские персонажи в целом понравились, из чего делался однозначный вывод: автор – не мистер Каррер Белл, а женщина; как съязвил один из критиков: «Каррер Белл в нижней юбке». Рецензент «Фрейзер мэгазин» пошел в своих изысканиях еще дальше:
«Держу пари, что Каррер Белл не просто женщина… а женщина из Йоркшира, к тому же не один год прослужившая гувернанткой».
Шарлотта разочарована.
«Если б я могла загадать желание, – сказала она как-то Джорджу Смиту, – я бы попросила добрую фею наделить меня даром быть невидимкой».
За отсутствием доброй феи спустя месяц после выхода романа в Лондон по приглашению Джорджа Смита приезжает не таинственный Каррер Белл, а маленькая, робкая, скромно одетая Шарлотта Бронте – после смерти сестер хранить тайну литературного псевдонима смысла больше не имело. В «Бредфордском наблюдателе» от 28 февраля 1850 года можно было прочесть следующее объявление:
«Нам стало известно, что единственная дочь преподобного П. Бронте, приходского священника в Ховорте, является автором „Джейн Эйр“ и „Шерли“, двух наиболее известных романов нашего времени, которые выходили из печати за подписью „Каррер Белл“».
Джордж Смит, как и год назад, проявил себя гостеприимным хозяином: гулял с Шарлоттой по Лондону, водил по картинным галереям, побывал с ней на выставке ее любимого Тернера, дважды повел в театр на «Макбета» и «Отелло» с участием знаменитого Уильяма Чарльза Макриди (который не произвел на Шарлотту никакого впечатления), главное же, несколько раз за те две недели, что она провела в Лондоне, устраивал в ее честь пышные приемы, а накануне ее отъезда пригласил к себе ведущих критиков, в том числе Джона Форстера, издателя «Экзаминера», и Генри Чорли, литературного и музыкального критика журнала «Атенеум», а также рецензента лондонской «Таймс», который в рецензии от 7 декабря не оставил от «Шерли» камня на камне. Самыми мягкими характеристиками романа были «пошлый» и «незрелый». Персонажи, по мнению критика, рождены «воспаленным воображением автора», «с реальной жизнью не имеют ничего общего», что же касается диалога, то «живые люди так не говорят».
Но не грозные зоилы смутили Шарлотту. Самообладание ее покинуло, когда 4 декабря (памятная дата!) она встретилась со своим кумиром и доброжелателем Уильямом Мейкписом Теккереем, «писателем с миссией», как она называла автора «Ярмарки тщеславия». И, конечно же, очень разволновалась. Раньше их общение сводилось лишь к формальной переписке, вежливому обмену любезностями: Шарлотта благодарила мэтра за рецензию на «Джейн Эйр», мэтр Шарлотту – за посвящение ему второго издания романа.
«Вчера видела мистера Теккерея, – уже на следующий день пишет она отцу. – Он приехал к нам обедать с еще несколькими джентльменами. Очень высокий, больше шести футов, любопытное лицо, нет, собой не хорош, по чести сказать, очень даже не хорош, выражение лица мрачное, издевательское, но не злое. Ему не сказали, кто я, нас не познакомили, но вскоре я заметила, что он внимательно разглядывает меня через очки, и, когда мы все встали, чтобы перейти в столовую, он подошел и сказал: „Давайте пожмем друг другу руки“, и я протянула ему руку. Он сказал мне всего несколько слов, но перед уходом вновь очень благожелательно пожал мне руку. Лучше, подумала я, когда такой человек ваш друг, а не враг, ибо вид у него был ужасно грозный. Я прислушивалась, как он говорит с другими гостями – просто, с издевкой, резко и противоречиво».
«Когда слуга объявил: „Мистер Теккерей!“, и я увидела, как он входит, бросила взгляд на его высокую фигуру, услышала его голос, то мне стало казаться, что все это происходит со мной во сне, – пишет она спустя несколько дней Эллен Насси. – Я поняла, что это не сон, только потому, что ужасно вдруг растерялась… Если бы мне не надо было говорить, я бы справилась с волнением, но не могла же я молчать, когда ко мне обращаются, и говорить с ним было для меня пыткой. Боже, какую чушь я несла!»
Запомнилась их встреча и Теккерею.
«Помню трепетное, хрупкое создание, маленькую ладонь, большие черные глаза… – читаем в напечатанном в журнале Теккерея «Корнхилл мэгазин» предисловии к незаконченному роману Шарлотты Бронте «Эмма». – Главной чертой ее характера была пылкая честность… Мне виделась в ней крохотная, суровая Жанна д’Арк, идущая на нас походом, чтобы укорить за легкость жизни, легкость нравов… она мне показалась очень чистым, возвышенным и благородным человеком…» [47]
Дома, в Ховорте, «трепетному, хрупкому созданию» не сидится, опять депрессия, приступы ипохондрии, некуда себя деть, предисловия
