Среда, 29 марта 1916 г.
Был у меня сегодня в посольстве бывший председатель Совета министров Коковцов, в котором я очень ценю дальновидный патриотизм и серьезный ум. Он, как всегда, очень пессимистически настроен. У меня даже возникло впечатление, что он сдерживался, чтобы не обнаружить передо мной всего своего отчаяния.
Я заметил, что Коковцов в своем общем диагнозе внутреннего состояния России придает большое значение демократизации русского духовенства. С грустью, от которой дрожал его серьезный голос, он в заключение сказал мне:
— Религиозные силы страны недолго выдержат отвратительное испытание, которому их подвергают. Епископат и высшие духовные должности в настоящее время почти совершенно подчинены клике Распутина. Это какая-то гнусная болезнь, какая-то гангрена, которая скоро разрушит все высшие органы Церкви. Когда я думаю о позорной торговле, которая происходит в известные дни в канцелярии Синода, я плачу от стыда. Но для религиозного будущего России — и я говорю о близком будущем — есть другая опасность, которая представляется не менее страшной: это успех революционных идей в низшем духовенстве, в особенности между молодыми священниками. Вам известно, как плачевно положение наших попов в материальном и моральном отношении. Священник в сельских приходах живет почти всегда в крайней нужде, которая слишком часто заставляет его забывать всякое достоинство, всякий стыд, всякое уважение к своим одеянию и функции. Крестьяне презирают его за лень и пьянство. Кроме того, они беспрерывно ругаются со священником из-за цены треб и таинств и не стесняются при случае даже поколотить. Вы себе не представляете, сколько обиды и злобы накопляется иногда в душе священника… Наши социалисты очень ловко использовали это жалкое положение низшего духовенства. Вот уже лет двадцать, как они ведут деятельную пропаганду среди деревенских священников, в особенности среди молодых. Они завербовывают таким образом не только солдат для армии анархии, но и апостолов и вождей, которые, естественно, оказывают влияние на наши невежественные, мистически настроенные массы. Вы помните гибельную роль, которую играл поп Гапон в беспорядках 1905 года? Он распространял вокруг себя своего рода магнетизм… Человек хорошо осведомленный на днях уверял меня, что революционная пропаганда проникла теперь в духовные семинарии. Вы знаете, что все семинаристы — сыновья священников? Большинство лишено всяких средств. Воспоминания о деревне делают многих из них, по выражению Достоевского, "униженными и оскорбленными", так что их мозг слишком расположен к восприятию семян социалистического евангелия. И в довершение их еще возбуждают против церковной иерархии, рассказывая о скандалах Распутина.
Вторник 25 апреля 1916 г.
Сегодня днем я пил чай у княгини Л., очень приятной седой старой дамы с лицом, сохранившим тонкость черт, и всегда живой речью, обнаруживающей в очаровательной форме широкий кругозор, богатое сердце, снисходительную рассудительность существа, много любившего. Я застал ее вдвоем с верной подругой, графиней Ф., муж которой занимает одну из высших должностей при дворе.
Мой внезапный приход прервал их диалог, должно быть о предмете неприятном: у обеих вид удрученный. Графиня Ф. почти тотчас же ушла.
Я вступил в беседу с княгиней и, кажется, заметил в глубине ее глаз присутствие скорбной неотвязной мысли, что заинтриговало меня.
Тогда я, вспомнив, что граф Ф. стоит в повседневной жизни очень близко к царю и царице и что он не имеет тайн от своей жены, задал своей собеседнице коварный вопрос:
— Как поживает государь? Давно уже я не имел о нем известий.
— Государь все еще в Ставке, и я думаю, он никогда не чувствовал себя так хорошо.
— Он, значит, не приезжал в Царское Село на Пасху?
— Нет. Он даже впервые не был на пасхальной службе с царицей и детьми. Но он не мог уехать из Могилева: говорят, наши войска скоро перейдут в наступление.
— А что поделывает императрица?
На этот простой вопрос княгиня ответила взглядом и жестом, полным отчаяния. Я стал умолять ее объясниться. Она наконец сказала:
— Представьте себе, что в прошлый четверг, когда царица причащалась в Федоровском соборе, она пожелала, она приказала, чтобы Распутин причастился вместе с нею! Об этом и говорила со мной минуту тому назад графиня Ф., мой старый друг. Не плачевно ли это?.. Видите, я все еще не могу успокоиться…
— Да, это прискорбно. Но, в сущности, императрица вполне последовательна. Ведь она верит в Распутина, видит в нем праведника, святого, преследуемого клеветой фарисеев, как преследовали они страдальца Голгофы… Так как он является для нее духовным руководителем и покровителем, ее заступником перед Христом, свидетелем и ходатаем перед Богом, не естественно ли, что она хочет чувствовать его рядом с собой при совершении важнейшего акта ее религиозной жизни?.. Признаюсь, эта бедная, заблудшая душа внушает мне глубокую жалость.
— О, да, пожалейте ее, господин посол, и нас тоже. Потому что, в конце концов, это готовит нам такое будущее!..
"Ничего". Это слово, несомненно, чаще всего можно услышать от русских. Каждую минуту, по всякому поводу вы слышите, как они произносят его с жестом беспечности и покорности: "Ничего". "Это ничего не значит".
Слово это так употребительно, так распространено, что его приходится признать чертой национального характера.
Всегда были эпикурейцы и скептики, проповедующие тщетность человеческих усилий, утешавшиеся мыслью о всеобщей иллюзии — шла ли речь о могуществе, о сладострастии, о богатстве, о наслаждении, Лукреций никогда не упускал случая вставить: "Тщетно".
Совсем другое значение у русского "ничего". Эта общая манера обесценивания предмета желания или утверждения наперед суетности предприятия служит обыкновенно лишь предлогом перед самим собой к тому, чтобы не упорствовать в усилии.
Вот несколько дополнительных подробностей от секретного источника о совместном причащении Распутина и царицы.
Отец Васильев служил обедню в таинственном и сияющем золотом Федоровском соборе — это небольшая церковь архаической формы, стройный купол которой так своеобразно обрисовывается на фоне деревьев императорского парка, как пережиток или призрак московской старины. Царица присутствовала со своими тремя старшими дочерьми. Григорий стоял за ней вместе с госпожой Вырубовой и госпожой Турович. Когда Александра Федоровна приблизилась к иконостасу, чтобы получить причастие, она подмигнула "старцу", который, подойдя, вслед за ней причастился. Затем перед алтарем они обменялись лобызанием мира, причем Распутин поцеловал царицу в лоб, а она у него руку.
