— Товарищ майор, Антон Максимыч, — взмолился я, — ну как же я могу здесь оставаться, когда полк на такую операцию пойдет? Разрешите с полком.
— Я бы этого никогда не разрешил, но… но раз вы сами так хотите, идите. Я. бы не советовал. Но дело ваше, лейтенант. — У Антона Максимовича даже тон изменился. Официальным стал, етрогим. Надо сказать, что мое участие в рейдах полка по тылам противника не входило в мои служебные обязанности. Меня за это даже ругало мое начальство. Но и награждали, как мало кого из оперуполномоченных.
Свою работу я вполне освоил. Были у меня в полку люди, которым я верил и которые мне помогали, докладывали, если что-то замечали подозрительное, неладное. Было в полку человек десять моей агентуры. Я сам предлагал сотрудничество. Вербовок на основе какого-либо «компромата» у меня не было. Помогали добровольно и бескорыстно. Какого-либо денежного фонда для агентурной работы я не имел.
В нашем гвардейском полку боевой дух был на высоте. Случаев дезертирства, перехода на сторону врага за время моей службы с 1943 года не было. Один раз только пришлось вести «воспитательную беседу» с одним казаком, допустившим «членовредительство», в это понятие входило и заражение «нехорошими» болезнями.
Вообще же «аморальным» поведением (в частности, пьянками) занимался замполит полка, это была его работа. Вела следствие и оформляла дела в трибунал прокуратура. Помню в дивизии единственный случай расстрела дезертира по приговору военного трибунала.
Пленными же занимался разведотдел.
— Разрешите ехать?
— Поезжайте.
Я вышел из комнаты, в соседней хате нашел Николая.
— Кончай ночевать, Коля, едем в полк, седлай.
— Может, здесь переночуем, товарищ начальник, а завтра бы утречком…
— Некогда ночевать. Поехали.
Николай, что-то ворча себе под нос, вышел из хаты седлать коней. А я уже решил, что пойду с полком, но Николая в Дубно не возьму. Пусть с лошадьми остается с тылами. А я найду как передвигаться.
В полк мы приехали уже затемно. В большой хате, где размещался штаб, Симбуховский заканчивал рассказ офицерам о встрече с комдивом, о поставленной задаче, о том, как высоко тот ценит наш полк.
Вскоре эскадроны, построившись, вытянулись по улице. Сразу стало видно, как велики были потери. Взводы стали такими короткими, словно это не взводы* а отделения. Ну какой же это взвод, если в нем людей полтора десятка? А в хозвзводе лошадей прибавилось. Хозяев-то нет. Убиты или ранены. Все последние бои в пешем строю воевали, как пехота.
— Сади-и-ись!
Застоявшиеся кони, прося повод, перебирали ногами, переступали с правой на левую. Колонна двинулась, застучали колеса повозок по булыжнику.
В стороне Дубно и Панталии время от времени взлетали осветительные ракеты, раздавались короткие пулеметные и автоматные очереди, это так, на всякий случай немецкое охранение себя подбадривало. Обычная их тактика.
Пошли по дороге Дубно — Луцк, но скоро с нее свернули, прошли близ большого села Иванне, здесь должны были остаться тылы полка. Попрощался с Николаем, отдал ему повод своего коня и, пробежав немного, догнал повозку артиллеристов, присел с края.
— Что, товарищ лейтенант, пешком? — спросил ездовой. — А не секрет, за нами-то кто пойдет? Войдем в прорыв, а немцы закроют дырку, и останемся одни, а?
— Не должно быть так, не должно. Комдив приказал
33-му вслед за нами идти.
— 33-му? А он сможет? Чего-то частенько у них не получается, такая молва ходит.
— Ну, это неправда. Полк, как полк. Такой же, как наш. Что там, люди, что ли, другие?
— Люди, может быть, и не другие, люди везде люди, я так думаю, но вот Симбуховский-то один. У нас он, поэтому всегда нас вперед…
Вскоре вошли в Млынув. Немцев там не было. 33-й был уже в городе, во дворах у хат лошади, повозки. Симбуховский решил привала в городе не делать, не терять времени. В конце концов, движение двух полков да еще полутора десятков танков не могло остаться незамеченным. Нужно было спешить.
Выйдя из города, полк втянулся в лес. Там нас ждали танкисты. Шесть «тридцатьчетверок», остальные — легкие самоходки СУ-76 да подарок дорогих союзничков — «Валентайны», не танки, мука!
Танки, урча, повылезали из леса на дорогу и, обгоняя нас, пошли вперед. По их колеям двинулись и мы.
Из моего фронтового дневника:
«11 февраля: Рейд на Дубно через Млынув. Идем 17 часов. По дороге сильный артогонь. Есть убитые. Несмотря на то что справа и слева немцы, идем вперед. Рвемся нагло и нахально! Вышли в район кирп. завода».
Не помню сейчас, где был этот «кирп. завод», но помню хорошо другое. Наверное, не случайно тогда, в 1944 году, я записал: «Рвемся нагло и нахально»… Действительно, наш прорыв у Хорупани, где мы, как и предсказывала разведка, натолкнулись на жесткую оборону противника, другими эпитетами не наградишь.
Под сильным артогнем, вслед за танками, проскочив окопы и траншеи, теряя людей, казаки летели вперед, в ночь, в тыл к немцам. И никакие мины, снаряды, пулеметные или автоматные очереди не в силах были их остановить.
Грохот танков, самоходок, несущиеся артиллерий-. ские упряжки, верховые конники, стоны раненых, взрывы снарядов — вот это память сохранила крепко. Всем танкам прорваться не удалось. Сколько их шло теперь с нами, — в темноте не определил, но то, что в ночи жарко горели несколько дымящих черными клубами костров, — запомнилось.
Полк пошел рысью, нервы постепенно успокаивались и у нас и у лошадей. Но когда уже не ждали, совсем рядом, с противным визгом стали рваться снаряды. Падали казаки, падали кони. Раненых тут же подбирали на повозки. Симбуховский нервничал.
— 33-й может не успеть, черт его подери! Вечно чухаются… Может быть, нам развернуться да ударить по немцам с тыла? Обратным броском?
— А если Мизерский не подошел к прорыву? Только людей положим… — Начальник штаба с сомнением покачал головой.
— Да, Мизерский мог и не подойти. А немцы наверняка ворота захлопнули. Да собственно, и проход-то был невелик. Нет, вперед, и только вперед. — Симбуховский махнул рукой. — Вперед!
Двинулись дальше. А разрывы снарядов продолжались. Что за черт? Не могла же быть пристреляна вся дорога? Как могли узнать немцы, по какой дороге идет полк? Уж не корректирует ли кто-то этот обстрел?
Мы все дальше и дальше уходили от Хорупани. В небольшом хуторке остановились. Было еще темно. Взмыленные, уставшие кони, тяжело дыша, поглядывали на людей, дескать, совесть-то есть у вас?
Небольшая хата. Зашли внутрь. Пусто. Посреди хаты стол. Симбуховский подошел, расстегнул планшетку, достал карту.
