Мы все дальше и дальше уходили от Хорупани. В небольшом хуторке остановились. Было еще темно. Взмыленные, уставшие кони, тяжело дыша, поглядывали на людей, дескать, совесть-то есть у вас?
Небольшая хата. Зашли внутрь. Пусто. Посреди хаты стол. Симбуховский подошел, расстегнул планшетку, достал карту.
— Давайте уточним, где мы находимся и сколько еще до Дубно.
Его ординарец, молодой парнишка из недавнего пополнения, отстегнул с пуговицы куртки трофейный фонарик, посветил на карту. Подошли офицеры штаба, встали вокруг.
— Так вот, товарищи, мы сейчас на полпути от Хорупани к Дубно. 33-й полк, я думаю, не прорвался. Здесь мы и несколько танков. Противник знает, что мы у него в тылу, хочет нас обнаружить и уничтожить. Я так думаю, нам нужно оторваться так, чтобы он нас потерял. Это сейчас главная задача…
— Василий Федорович, а если нам изменить направление и идти к Дубно не по этой дороге?
— Это я и хочу предложить. Пусть будет небольшой крюк, но зато подойдем к городу совсем не там, где нас ждут. Я предлагаю подход со стороны Броды…
Сильный взрыв прервал Симбуховского. На голову посыпался мусор, щепки, пыль с потолка. Снаряд разорвался где-то рядом.
— Это все с Хорупани бьет, сволочь…
Еще один взрыв. Погас фонарик, послышался протяжный стон.
— У кого есть свет? — вскрикнул Нетребский. Кто-то из офицеров включил свой фонарик. В хату вбежал Аронов. Симбуховский, отряхиваясь от пыли, наклонился к столу. Только сейчас заметили, что нет его ординарца. Он лежал на полу.
— Ефим, посмотри, что с парнишкой.
Аронов нагнулся над лежащим пареньком, повернул его…
— Он мертв. Осколок вошел в спину, против сердца.
— Этот осколочек мне предназначался… Я же рядом стоял, он и прикрыл меня… Эх, Сашка, Сашка, беспризорная твоя душа…
В этот момент в хату вошли двое разведчиков в маскхалатах.
— Товарищ майор, разрешите доложить…
— Докладывайте, что у вас стряслось? — сердито буркнул Симбуховский.
— Товарищ майор, мы немца поймали, корректировщика. Он с рацией за полком шел…
— Как это — за полком? А что же наши смотрели?
— А мы отстали от колонны, замаскировались и наблюдали. Смотрим, крадется, пригнулся, и радио у него. Ну вот…
— Ах, гад, значит, это он корректировал огонь! Расстрелять его к чертовой матери. Не с собой же в Дубно тащить. Аронов! Всех раненых взять с собой, никого не оставлять! И Сашку моего возьмите, потом в городе схороним. Все, товарищи офицеры. Вперед, по коням. Нетребский!
— Я здесь, Василий Федорович.
— Подскочи вперед, передай танкистам, чтоб от нас не отрывались, по другой дороге пойдем.
Полк двинулся дальше. Заурчали и пошли вместе с нами танки. Уйти бы скорее от этого пристрелянного места. Без корректировки немцы вряд ли будут снаряды бросать. Но нет, противник не успокоился. Снаряды продолжали рваться, но уже не так точно, как раньше. Мы пропустили танки вперед, а сами пошли следом.
Ко мне подошел Аронов. Шли рядом, разговаривать не хотелось. Последний танк обогнал нас, обдав солярным выхлопом, поравнялся с группой офицеров, шедших со штабом.
В этот момент в нескольких метрах от дороги опять разорвался снаряд. Мы только успели пригнуться, но заметили, что от группы, шедшей впереди, кого-то отбросило в сторону, прямо к проходящему танку. Голова колонны остановилась. Мы с Ефимом побежали вперед. Он на бегу перетаскивал свою санитарную сумку со спины на живот.
Танк, пройдя несколько метров, остановился. На снегу рядом со следом гусеницы: лежал человек.
— Кто это? Жив?
Мы нагнулись, Ефим посветил фонариком. Человек тихо стонал.
— Это фотокорреспондент. Из корпуса к нам приехал, с полком познакомиться хотел. Ростоцкий его фамилия, — огорченно махнув рукой, произнес Наумов, наш замполит.
Мы с Ефимом осторожно оттащили паренька в сторону, внесли стонавшего в стоящую неподалеку крайнюю хату хутора.
* * *
Из воспоминаний известного кинорежиссера, народного артиста СССР, лауреата Ленинской и Государственной премий СССР Станислава Иосифовича Ростоцкого:
«Мне повезло… Мне невероятно повезло. Судите сами. Во-первых, я родился, а мог и не родиться. Роды были тяжелые. Врачи старались спасти мать. На меня уже не обращали внимания. Я почти задохся. И если бы не одна женщина, которая все же попыталась спасти новорожденного, то… Так я первый раз, не успев еще понять, что родился, — был спасен. Мне рассказывали, что это было сделано при помощи опускания в холодную и горячую воду и сильных шлепков по определенному месту. Теперь я думаю, что уже на том этапе меня хорошо подготовили к будущей деятельности…
В 1940 году я окончил школу. В 1941 году началась война. Как и веемой сверстники, я стал солдатом. На фронте я пробыл до февраля 1944 года…Меня что-то схватило за ногу и потащило. Что-то огромное, неумолимое и жестокое навалилось на меня, обдало жаром и запахом бензина и жженого металла, стало на мгновенье очень страшно из-за полной беспомощности и невозможности бороться. «Готов парень. Отвоевался…» — громко и ясно сказал кто-то рядом. Стало обидно и страшно, что бросят… А ведь я жив. Жив или нет? Только дышать очень трудно и рука не шевелится и нога. А надо встать. Встать во что бы то ни стало. Я с трудом оторвался от весенней слякоти, простоял, как мне показалось, очень долго и начал падать, но чьи-то руки подхватили меня. «Э, брат, раз встал, значит, жив будешь». Вот так это случилось 11 февраля 1944 года под городом Дубно… Так я был спасен второй раз.
Когда я оглядываюсь назад, то вижу, что прожил очень интересную жизнь. Жизнь, в которой осуществились совершенно невероятные мечты. Много чудес произошло в моей жизни. Каково было мое радостное удивление, когда совсем недавно узнал, что моим фронтовым товарищем был человек, который последним прикоснулся к Гагарину перед его полетом в космос… Й еще много, много чудес произошло в 'моей жизни…»
* * *
Да, в ту ночь прорыва к Дубно с нами был Станислав Ростоцкий, это его взрыв проклятого снаряда отбросил под танк. Будущего кинорежиссера спас глубокий снег. Если бы не это, танк подмял бы его.
В 1944 году снег помог ему остаться в живых, но не один снег сохранил для нас, для Родины, для искусства этого человека. Ему оказал первую необходимую помощь Ефим Аронов, наш фельдшер, наш боевой солдатский доктор, как его все звали в полку. Ростоцкого, рискуя сто раз погибнуть, вытащили через непроходимые болота казаки-разведчики, его долго выхаживали врачи в госпиталях…
Все эти люди позволили Станиславу Ростоцкому быть тем, кем он был!
