Старик отошел от костра, по обычаю вылил в фуяру бутылку вина, сказав: «Она хочет пить», — остановился поодаль и заиграл.
Удивительный звук — глухой, низкий, виолончельного тембра, какой-то загадочный, вкрадчивый — разнесся по лесу.
Это был голос самой природы, иногда похожий на завывание ветра, иногда — на человеческий стон. Томительная мелодия проникала в душу вместе с дыханием. Говорят, что этот глухой звук слышен за несколько километров.
Пастух запел старинную песню про Яношека, справедливого разбойника. Он дрался с жандармами, расправлялся с барами и раздавал деньги беднякам. Старик пел нам шуточные песни и старинные крамольные — за них когда-то певец мог поплатиться жизнью. В этих горных лесах народ не раз собирал свои силы для борьбы с угнетателями. Здесь родились чудесные песни о свободе и народных героях.
А под плясовую мы взялись за руки и закружились вокруг костра все — и старые, и молодые, напевая наивную мелодию, похожую на наши детские «ладушки».
Тепло огня, черная сырая прохлада леса, старик, играющий на гигантской свирели, в густой рембрандтовской тени похожий на лесного бога Пана, удары грома, как цимбалы в большом оркестре, шум дождя в лесу и люди, веселые, добрые люди, пляшущие вокруг костра, — все это навсегда запомнилось мне. И когда мы опустились на траву — счастливые, смеющиеся, усталые, — секретарь горкома сказал, глядя на огонь, продолжающий как ни в чем не бывало свою пляску:
— А ведь в годы оккупации мы ходили здесь бесшумно, как лесные звери. Иногда зимой сутками нельзя было разложить костер, чтобы не обнаружили нас вражеские самолеты. А сколько здесь пролилось крови — и нашей, и вашей! Многие советские пленные дрались вместе с нами в этих лесах. Да, много песен недопето, много жизней недожито…
Секретарь задумался. Мы сидели молча, тоже думая о своем под тяжелую россыпь грома и утихающего дождя…
Утром следующего дня мы продолжили свою поездку, забираясь все выше в горы. Стало прохладно. И все большие горизонты открывались под нами. Это была земля Словакии. За окном машины проносились яркие луга, скользящие по камням ручьи и реки, леса, спокойно шагающие к вершине гор.
На перевале — небольшая гостиница «Чертовка». Чашка крепкого кофе — и снова в путь.
Вот и Высокие Татры. Мы в гостинице «Татранская Ломница», современном уютном здании, построенном у подножия Ломницкого Щита — одной из самых высоких вершин Татр.
Вокруг хвойный лес, лишь изредка попадаются лиственные деревья. Лес незаметно переходит в парк, разбитый с большим вкусом вокруг гостиницы. Декоративные кусты у дома окружены высокими старыми соснами, елями и кедрами. Они остались здесь от девственного горного леса.
Мы сошли по крутым дорожкам в нижний парк. На толстом корявом кедре я увидела белку.
— Смотрите, белка! — сказала я шепотом.
Мы остановились, чтобы не спугнуть зверька. Но белочка, размахивая хвостом, стала спускаться по стволу, оглядываясь вниз через плечо. Прямо по песчаной дорожке она подбежала к самым нашим ногам и стала глядеть на нас, умоляюще сложив лапки.
— Она просит есть! — сказал кто-то.
Мы стали судорожно рыться в сумках, карманах… Вот уже на дорожке сидят две белки, вот уже три… Было очень жаль, что у нас не оказалось никакого угощения. Я смущенно вынимаю из сумки губную помаду, носовой платок, ключ от ленинградской квартиры, а белки терпеливо смотрят на нас снизу вверх темными глазами. К счастью, я нашла кусочек булки, оставшийся с дороги, и какие-то съедобные крошки, присела и протянула их на ладони белочкам. Нежные усики защекотали мне пальцы. Белки собрали крошки, запихали их за щеки и, рисуя в воздухе легкие, невидимые дуги, распустив нарядные, пронизанные солнцем хвосты, взлетели на деревья, заскользили между ветвями и исчезли.
Множество белок водится в широких кронах парка. Они ручные и по утрам собираются у продовольственного магазина — через дорогу. Хозяйки угощают их орехами, булкой, конфетами, и белочки с набитыми щеками мчатся обратно к себе на деревья.
У самой гостиницы расположен вход в фуникулер. Мы вошли в вагончик и стали подниматься на толстом тросе к вершине Ломницкий Щит, закрытой в тот день густым слоем облаков. Подъем шел сначала полого, от столба к столбу, по просеке между густых елей, обсыпанных тугими, липкими, красными шишками. Мы срывали эти шишки, протянув руку из окна. Веселые белки вертелись в кронах елей и, казалось, смотрели нам вслед, вытянув шеи.
Ели уходили все ниже, а столбы — все выше, и вот мы уже без всяких столбов ползем вверх по тросу. Уже не видно шишек, не видно белок, потом и ели внизу стали похожи сначала на осоку, затем на траву, затем на зеленый ковер с неровными краями. Вот на горных склонах появился снег, где-то далеко маленькие, словно сделанные из спичек, мчатся лыжники. Темное, плоское, как разлитые чернила, лежит озеро. Стало холодно. Глубокая пропасть открылась под нами и стала опускаться. В ощеренной камнями бездне плавали облака. Густой подвижный туман окутал нас, и вот мы уже не видим ничего, кроме отвесной скалы, вдоль которой поднимаемся. Неожиданно блеснуло солнце, толстые тросы втянули нас в небольшой вокзал. Мы вышли из вагончика и по крутой лесенке поднялись на Ломницкий Щит, где из грубых серых камней построена небольшая гостиница. В почтовом отделении единственный его сотрудник ставит на наших письмах штамп: «Ломницкий Щит 2635 метров».
Сверху открывается величественное зрелище: глубокие пропасти; острые, как спины ихтиозавров, ряды горных вершин; хаос камней, как бы разбросанных гигантами, и белые облака внизу, почти под ногами, такие плотные, что хочется попрыгать на них, как на матраце. Но они рвутся от ветра, новая бездонная глубина открывается под ними, и сжимается сердце от только что пришедшей в голову озорной мысли попрыгать на облаках.
Шофер Франтишек Габриэл, наш добрый товарищ — мы с ним объехали почти всю Чехословакию, — задумчиво глядит вниз. Вдруг он говорит:
— До встречи, я пошел! — и шагает через перила на камни. Оказывается, сюда ведет трос, и кто хочет, может, держась за него, совершить восхождение или спуститься — заглянуть через край пропасти, выкупаться в ледяной воде озера, полюбоваться эдельвейсами. Рвать их строго запрещено.
Гостиницу на вершине и фуникулер помогали строить цыгане. Это они прокладывали дорогу, шли крутыми тропами с камнями за спиной, они тянули тросы, складывали стены. Франтишек говорил о цыганах с уважением. Рассказывал, что они очень хорошо работают на заводах, на строительствах, что среди них много хороших музыкантов, играющих в оркестрах, и солистов.
