Но, боже мой, если бы вы знали, как люто ненавижу я это скопище вонючего гремучего железа! Всю жизнь техника — моя заклятая вражина. Всё-то у меня вечно заклинивает, коротит, перегорает. Да всё норовит долбануть меня побольнее. Интереса у меня ко всякой там механике — в гробу бы её видеть. Я же гайку с болтом путала. Лампочку в торшере сама не меняла. И вдруг — все эти спидометры-манометры, карбюраторы-аккумуляторы! Каждый раз, когда капот откидываю, как крокодилу в пасть голову сую: того и гляди — оттяпает. Я с детства резких запахов не выношу, даже духами не пользуюсь. А теперь вот бензином насквозь провоняла. И вместо обожаемой тишины — днями напролёт грохот, лязг и скрежет.
Знаете, какой у меня самый счастливый сон? Что я открываю утром гараж, а машины-то тю-тю, украли! С каким наслаждением швыряю я эти проклятые ключи на цепочке и как резво бегу к автобусной остановке! Но наутро я снова — придаток к машине, фанатка помешанная, готовая прямо-таки молиться на неё. И за семь лет я ни разу, понимаете, ни разу не провалила эту роль. Ни один зритель ни на минуту не усомнился в моей искренности. Ни муженёк мой разлюбезный, что осчастливил меня этим подарочком. Ни подруга моя лучшая, знающая обо мне больше, чем я сама. Ни гаишники бесчисленные. Да за одно это мне можно дать "заслуженного". И ведь, заметьте: играю без всяческих расчётов на звания, награды, славу. Исключительно из любви к искусству. Одна отрада: никто не неволит. Сама и выбираю роль, и веду её от начала до конца.
Без главного-то режиссера, конечно, никогда не обходится. И с ним не больно-то поспоришь. Потому как это — жизнь, обстоятельства. А они таковы, что сегодня я просто приговорена на верность своей "голубке". Муж её водить не может: близорукость минус двенадцать. Завод его — в пригороде, у чёрта на куличках. Квартира же у нас — в новом микрорайоне, на таких же куличках, только в противоположную сторону. А у него ноги больные — артрит. Ему ли на остановках часами стоять, в автобус переполненный втискиваться! К тому же завод его — химический. Дышит он там тем, чем тараканов впору морить. Хоть в выходные-то должен кислороду вдохнуть. А у нас с ним как раз дачка крохотная в лесу — голимый озон-кислород. И не далеко она вроде, а доберёшься не вдруг: на электричке с пересадкой, да ещё от станции порядком топать. Раньше мы туда лишь изредка наведывались. А теперь — никаких проблем. Тем более, что ведь мне порулить — только в удовольствие.
Конечно, можно было выступить в другом жанре — трагедию разыграть: ах, ах, бедная я, несчастная жертва, приговорённая быть жалким придатком к ненавистной машине! Бесспорно, эта роль удалась бы мне лучше. И играть её уж точно было бы значительно проще, потому как ближе к истине. Но знаю наверняка: муж — мой главный зритель — подобного спектакля не принял бы и тут же опустил занавес. А уж вот такого-то финала я допустить и не могу. И вот — сплошная благодать! Кручу себе баранку, песню тихонько мурлыкаю, ему в зеркало подмигиваю, улыбаюсь. Хо-ро-шо играю! Так хорошо, что порой сама себя переигрываю. Вдруг чувствую, что мне езда — и на самом деле в удовольствие. И что улыбка у меня самая что ни на есть натуральная. А это, знаете ли, — пик лицедейства. Тут уж я ладошек не жалею, прямо овацию себе устраиваю: "Браво, Рита, браво!"
И всё же лучшая моя роль не эта. Я, кажется, уже говорила вам, что муж у меня — золото? Нет? Ну, это из опаски: у него и без вас поклонниц — безмерно. Так вот, повторяю: он у меня — золото! Это не красное словцо. Знаю, что говорю, у меня есть с кем сравнивать. Законных-то у меня до него всего два было. А вот, так сказать, внезаконных… боюсь ошибиться в счёте, но, в общем, предостаточно. И каких! Убогой серости рядом не терпела. Эх, каких только мужиков у меня не было! И мудрецы-философы, и самородки-таланты, и весельчаки-острословы, и сама нежность. Каждый — оригинал, со своей изюминкой.
А вот в нём одном всего этого — с лихвой. Да и ещё что-то такое, чего у тех, прежних, и в помине нет. Магнетизм какой-то, что ли. К нему притягивает каждого. Бабы поголовно в него сходу влюбляются. И всё это в нём — при абсолютной порядочности. Что, не верите? Не бывает таких, да? Я и сама пол жизни своей так считала. Оказалось — ошибалась. Есть такие, есть! Только вот встречаются больно уж редко. Я его, такого-то, до тридцати трёх лет искала, с ног сбилась. А уж как отыскала — ухватилась, не оторвать.
Да тут сразу — и закавыка. Вообще-то я на кайф от любого мужика с пол-оборота завожусь. А тут — ни в какую! И вот что странно: мне это ну нисколечко не в расстройство. И даже наоборот: вроде сама же и тормоз какой-то в себе включаю. Не то чтобы специально, сознательно, а вот какая-то автоматика внутри срабатывает, предохранитель от перекала. Всегдашнего, вечно же вожделенного взлёта-падения, затмения-светопреставления мне вдруг и не надо. Всем нутром своим чую: да излишество это, чрезмерность! Знаете, вот как ложка сахара может испортить напрочь вкус самого прекрасного изысканного чая. Конечно, примитивную низкосортную бульку лучше подсластить — без этого её и проглотить-то невозможно. А вот настоящий, классный сладостью только загубишь.
Да мне же с этим мужиком всё в кайф! От одного только его голоса в телефонной трубке до сих пор шалею. Каждый разговор с ним — мне в подарок. Только прикоснулся — шок. Погладил — сгораю. Поцеловал — умираю от блаженства. Всё — вершина, пик! А дальше… Да не надо мне этого "дальше"! Там же только вспышка, взрыв и — затмение. Как всегда, как у всех. Не хо-чу затмения! Не же-ла-ю как у всех! Да мне же и без того с ним — вечный кайф.
Жаль мне других баб. И себя ту, ранешнюю, — тоже. Считать, что миг затмения — это и есть высшее наслаждение, — всё равно, что уверять: самое вкусное на свете — карамель. Значит, слаще карамели ничего в жизни пробовать не доводилось…
Но это — мой расклад. А вот новоиспечённый мой супруг тогда понял всё совсем даже иначе. Быстренько зачислил себя в неполноценные, запаниковал и, по-моему, навострил от меня лыжи. Я не сразу, но, слава Богу, смекнула всё же, что к чему. Мой милый, так ты хочешь быть секс-гигантом? Да ради Бога — будь!
Мгновенного триумфа я ему не подарила — это было бы слишком вдруг и могло его озадачить. Э, нет, я позволила ему пробуждать меня постепенно, по малой малости. Надо признаться, вместе с ним я открывала себя сама. И открытия эти порой ошеломляли. Впрочем, почему в прошедшем-то времени? Мы до сих пор открываем друг друга. Вот уже без малого восемнадцать лет.
Он абсолютно уверен в своих суперспособностях и упивается этим. Меня ценит за неисчерпаемость, однако считает во многом своим произведением и относится ко мне чуть снисходительно, как и положено настоящему мужику. Выходит, удалась мне роль. А ведь это — не зритель с улицы. Он же знает каждый мой мускул, каждый нерв и как они связаны между собой. И здесь уже не игра, а высший пилотаж. За двадцать почти лет он ни разу ни в чём не усомнился. У него никогда не возникло даже крохотного подозрения. Значит, я вправе рукоплескать себе: "Браво, Рита, браво!"
