резерве выдали нам комсоставский доппаек: печенье, сахар, свиное сало, табак, консервы «лосось в собственном соку». Решаем варить пшенную кашу со свиным салом. На бочке, раскаленной докрасна, вода кипит моментально. Посолили, засыпали крупы. Через некоторое время пшено стало вылезать из посудины – сухое и разбухшее. Что делать? Пытаемся запихнуть его обратно – это плохо удается. Вода вся выкипела, выпрела. Вместо каши получается нечто спрессованное и до такой степени сухое, что встает колом в горле. Кое-как утолив голод, остаток каши раскладываем по котелкам и прячем в вещевой мешок. Было совсем темно, когда подошел состав, и мы погрузились.
– Где нам выходить? – спрашиваем у коменданта.
– До конца ехать! – отвечает комендант. – Дальше поезда не ходят. Да, вот что, – сказал после паузы, – вы это, того, ежели бомбить станут, так не забывайте, чему вас учили-то.
Эшелон наш, обычный воинский эшелон, состоит из товарных теплушек и открытых платформ с какими-то грузами, зачехленными брезентом. Продвигаемся в кромешной тьме: только искры из паровозной трубы отмечают наш путь. На станцию Глажево эшелон прибыл в одиннадцатом часу. Выходим. Кругом мрак. Где-то в отдалении урчат моторы и слышны крики людей. Слева – черный провал ночи. Справа – масса эшелона. Словно уставший, пыхтит паровоз, освещая под собою клочок земли оранжево-желтым отблеском из поддувала. Отойдя от эшелона, ощупью пересекаем железнодорожные пути и тотчас теряем ориентацию. Только должна же быть где-то и дорога. Идем в направлении, откуда доносятся голоса и матерщина. Идем, озираясь при каждом шорохе. И вдруг над самым ухом: «Чё рот раззявил, холера тя возьми, места другого не нашел?!» От удара в спину чем-то тяжелым я чуть было не полетел в снег. Какие-то люди протащили мимо что-то тяжелое и скрылись в темноте. «Неужели же они что-то видят?» Однако глаза постепенно привыкают к темноте и начинают различать поблизости силуэты каких-то огромных и бесформенных глыб чего-то светлого, выделяющегося из мрака. Подойдя ближе, мы убеждаемся в том, что это танки, вымазанные белой краской, а рядом люди в белых маскировочных балахонах.
– Скажите, – спрашиваю я громко, ни к кому конкретно не обращаясь, – как попасть на дорогу по направлению к деревне Оломна?
– Справочное бюро за углом, налево, возле гастронома, – услышали мы откуда-то сверху, и тотчас веселый дружный хохот окружил нас.
Смеемся и мы. Обижаться тут не на что. Ориентируясь с большей определенностью, идем вдоль колонны танков. Навстречу бежит офицер. Мы к нему:
– Нельзя ли с вами доехать до Оломны?
– На танках не положено, – бросил мимоходом и побежал дальше.
– Пошли пешком, – предложил кто-то, – два десятка верст – не расстояние.
– Куда идти-то?
– Дорога одна. Придем куда-нибудь.
– А и придем не туда, эка важность. Там-то уж наверняка укажут, куда нужно идти.
– Это точно! Идем-то ведь мы на фронт, на передовую. Не наоборот же!
Вопреки нашим опасениям, мы попали в указанное место и явились точно по назначению в срок, то есть 18 февраля 1943 года под утро прибыли в отдел кадров 54-й армии Волховского фронта, в деревню Оломна.
18 февраля. В сырых и туманных сумерках хмурого рассвета едва вырисовываются очертания деревенских построек. Безотрадная картина деревни прифронтовой полосы. Несмотря на то что избы заняты под армейские службы и в них живут военные люди, поражает ощущение какой-то общей пустоты и безлюдья. Дело, очевидно, в том, что военные сами по себе иноприродны деревне с ее мирным сельским укладом. Ушли жители, и развалилось хозяйство – оно не нужно военным и не поддерживается ими. Поэтому-то всюду разорение всего того, чем когда-то жила деревня.
Значительно позже, к своему удивлению, я обнаружил, что землянки переднего края имеют более обжитой вид, нежели брошенные жителями дома прифронтовых деревень, хотя бы и занятые под службы тыла.
В отделе кадров нас долго не задержали и быстро рассортировали по дивизиям. Группа, в которую вошли Володин, Капустин, Липатов и я, получила назначение в 311-ю стрелковую дивизию, штаб которой был расквартирован где-то в районе железнодорожной станции Жарок.
Простившись со спутниками, распределенными по другим дивизиям, мы отправились в путь. Погода стоит сырая и пасмурная. Быстро меркнет свет короткого зимнего дня. В отдел кадров штаба 311-й дивизии добрались засветло, часам к четырем. Отдали бумаги и стали ждать. Через некоторое время штабной офицер, деловой и представительный, сообщил нам, что документы наши оформят не раньше ночи. Посоветовав, где нам отдохнуть, офицер ушел, оставив нас в состоянии некоторого недоумения. Через час Капустина и Володина вызвали в политотдел для собеседования. Вернувшись из политотдела, Володин собрал вещи, простился с нами и ушел, сообщив, что он уже на месте. Остальным документы оформили к десяти часам вечера. Капустина, Липатова и меня направляют в 1069-й стрелковый полк (схема 1).
– Как туда добираться? – справляемся у представителя отдела кадров.
– По дороге прямо, – отвечает резко и скороговоркой, – она одна: полем через болото, дальше лесом и вправо – там поляна с ручьем, мост и остатки деревни. Затем опять поворот вправо. Доброго пути. – И ушел.
Вновь расходятся наши дороги. Прощаемся с товарищами по училищу. Теперь нас только трое – втроем и отправляемся в путь.
Сырая и гнетущая тьма ночи. Бредем по дороге – она действительно одна. Идем полем, и чувствуется, что дорога насыпная: вокруг – непролазные болота. До леса, судя по времени, расстояние около пяти километров. Лес, густой, высокий и мрачный, словно коридором сжимает дорогу. В обе стороны от дороги отходят боковые просеки и тропы. Иногда попадаются указатели: «Хозяйство Цешковского», «Медсанбат-3», «Хозяйство Шевгуна». Кто такие Цешковский и Шевгун и какие у них такие «хозяйства»? И где тот поворот, от которого нужно принимать вправо, чтобы попасть на поляну с ручьем и переправой? Перекинувшись вопросами, пошли дальше.
Откуда они взялись, мы так и не поняли, – налетели на нас с лаем легкие собачьи упряжки с санитарными волокушами. Вожак головной упряжки матерый черно-пегий кобель с хриплым рыком, не обращая на нас внимания, пролетел мимо. В волокушах раненые, укрытые одеялами и пристегнутые ремнями. Позади этого странного каравана на значительном расстоянии бежит девчонка-санитарка в шубе и валенках. Пока мы соображали: спросить бы дорогу – их и след простыл. Лишь как эхо, где-то сзади, слышался отдаляющийся надсадный собачий лай.
Как-то само собою вышли мы на нужную поляну, по которой, как выяснилось потом, текла речка Кородынка. Небо высвечивается то зеленым, то красным, а то вдруг и белым отсветом.
– Похоже, ракеты, – промолвил Липатов.
– Почему так бессистемно? – отозвался Капустин.
Действительно, подумал я, почему? В училище нам объясняли, что ракеты служат средством сигнала
