В море выхожу под впечатлением взволновавшей меня приятной новости, которую узнал часа три назад.
В пятом кубрике шло корабельное партийное собрание... Обсуждались наши текущие боевые задачи: как лучше организовать на переходе наблюдение за морем и воздухом, как уберечь транспорты и свой корабль от атак торпедных катеров, с которыми мы еще не встречались, но, очевидно, вот-вот встретимся.
Дверь кубрика приоткрылась, и кто-то протянул сидевшим ближе к выходу номер газеты. Коммунисты стали передавать ее друг другу, и почему-то все посматривали на меня и улыбались.
Переходя из рук в руки, газета пришла и ко мне. Это был свежий номер "Красного черноморца", доставленный с какой-то оказией из Севастополя. На первой странице список моряков, удостоенных правительственных наград. И в перечне награжденных орденом Красного Знамени я вдруг обнаружил свою фамилию.
Коновалов, сидевший рядом, выхватил газету - он как раз собирался выступать - и прочел касавшиеся меня строки вслух. Все зааплодировали, стали меня поздравлять. Было неловко: казалось, с этим можно погодить до конца собрания. Но чувствовалось, что товарищи радуются за меня от души.
Награды я не ждал. На всей эскадре орденоносцев пока единицы, а на "Ташкенте" орден вообще первый. И разве мне одному он принадлежит?
Отвечая на поздравления, я сказал:
- Получить высокую награду я мог лишь потому, что командую таким замечательным боевым экипажем. И буду считать этот орден орденом корабля, который символически носит командир...
В море думается все о том, что награда обязывает воевать лучше, искуснее, добиваться большего, чем до сих пор. А смогу ли, сумею ли? Вспомнилось, как несколько лет назад командира одного миноносца наградили за успехи в боевой подготовке орденом "Знак Почета". Это был единственный орден на бригаде, и краснофлотцы на всех кораблях верили, что орденоносец - человек особенный, необыкновенный. А орден Красного Знамени имели тогда лишь герои гражданской войны.
На этом переходе нам сопутствует туман. С мостика вижу лишь мачты обоих транспортов. Катера словно растворились в затянувшей море белесой пелене.
Не выходят из головы "масы" - итальянские торпедные катера, которые уже потопили кое-что как раз в этом районе. Черт их знает, как они относятся к туману: пережидают его в Ялте или, наоборот, пользуются тем, что их сейчас уж никак не разглядишь? У них, говорят, тактика вообще несколько необычная: не ищут цель в море, а подкарауливают ее, лежа в дрейфе с застопоренными моторами - "засадный" метод.
Ждем катеров, но обнаруживают конвой старые "знакомые" - фашистские самолеты. Группа довольно большая, заходят с носа... Нам бы сейчас туман повыше, чтоб и мачты скрыл. Или хоть ход настоящий, а не двенадцать узлов, больше которых не могут выжать транспорты!..
Лидер разворачивается, подставляя самолетам четвертую башню, главную нашу зенитную силу. Транспорты отвернули вправо и влево. Около них держатся катера, различимые в тумане лишь по вспышкам орудийных выстрелов. Падают крупные бомбы, поднимаются между "Ташкентом" и транспортами водяные столбы... Но и в этот раз конвой невредим.
Впереди севастопольские фарватеры. "Теперь уж туман совсем ни к чему", ворчит Еремеев. Ему видны лишь верхушки гор. Ни подходного буя, ни катера, который должен нас встречать... Но стопорить ход штурман не требует. Значит, в месте корабля уверен. А от тумана все-таки и тут есть прок - немецкие батареи, пристрелявшиеся к этому участку нашего маршрута, сегодня молчат.
На ФКП дежурный приглашает к командующему. Я не видел адмирала Октябрьского с того тяжелого дня, когда выяснилась судьба высадившегося в Евпатории отряда. Сегодня Филипп Сергеевич совсем иной.
- Прежде всего, поздравляю с наградой! - весело говорит он, поднимаясь из-за стола. - Считай, что это еще за Одессу. Поздравляю и желаю здоровья тебе и всему экипажу! Будете здоровы, будут и новые успехи. А награду сейчас вручим...
На корабль возвращаюсь с орденом.
Стоянка в главной базе недолгая, но беспокойная! то и дело вблизи "Ташкента" что-нибудь случается.
Главный калибр обстреливает вражеские позиции за Северной стороной. Одновременно зенитчики бьют по самолетам, появившимся на большой высоте над бухтами. Из-за Павловского мыска показалась самоходная баржа. Вот уже не вовремя несет ее зачем-то из Северной в Южную!.. Самолеты сбросили целую серию мелких бомб, и вода вокруг баржи словно закипела. Когда осели всплески, стало видно - баржа переломилась надвое и тонет...
Наш барказ у борта, старшина его, Николай Игнатов - на месте. Орловский бежит на крыло мостика с мегафоном, но Игнатов понял приказание уже по первому жесту старпома. Затарахтел мотор, и барказ идет подбирать команду баржи. Больше тут ничего уж не сделаешь.
Башни окончили стрельбу. Комиссар передает по трансляции сообщение с КП флагарта: цели, указанные нам, уничтожены. Ненадолго в бухте наступает тишина. Затем снова появляются самолеты.
Бомбят опять с большой высоты. Одна бомба попала в какой-то склад у причалов. Кирпич и куски железа падают на ют "Ташкента", на площадку зенитчиков. Тараненко бросается со своей командой очищать палубу. Хочу остановить боцмана - убрать мусор успеется. Но в это время замечаю, что транспорт "Серов" он стоял у причала недалеко от нас - начал оседать носом. Значит, и ему досталось, а не только складу. Звоню в энергопост Сурину:
- Пошлите на "Серов" Кутолина с аварийной партией. Пусть захватят пластырь.
"Серов" как будто не тонет, хотя нос прямо повис на швартовах, натянувшихся как струна. Капитан Третьяков - мы с ним не раз встречались в кавказских портах - распоряжается на мостике...
"Ташкент" срочно переходит в другой конец бухты. Часа через два возвращается, отыскав корабль в новом месте, аварийная партия. Кутолин рассказывает: жертв на "Серове" нет, бомба разорвалась в пустом трюме и пробила днище. "Ташкентцы" завели пластырь. Вот когда пригодилось и это аварийное средство. По мнению Кутолина, транспорт выведен из строя надолго.
Приняв на борт раненых и группу женщин с детьми, "Ташкент" с наступлением темноты ушел на Кавказ. И каково же было мое удивление, когда через несколько дней я увидел "Серова" у причалов Поти!
Зашел к капитану Третьякову, спрашиваю его:
- Как же вы сюда добрались?
- Да так вот и добрались. Своим ходом.
- А днище?
- Зацементировали. Пока держится...
Постоянно соприкасаясь с моряками гражданских судов при проводке конвоев, я проникался все большим уважением к этим мужественным людям. Казалось естественным, что они, плавая много и далеко, весьма опытны в борьбе с морской стихией. Но война все же была не их делом. Думали ли они, что придется прорываться под огнем в осажденные врагом порты, заделывать пробоины от бомб и снарядов? А ведут себя в таких походах геройски.
