— Стоит на путях.
— Стоило гнать сломя голову. Но что же вышло?
— Комендант станции говорит — нет разрешения выпустить эшелоны.
Пошел к коменданту. Комендант был сильно растерян и смущен.
— Я ничего не понимаю. Получена телеграмма выгружать эшелоны и оставаться в Острове, — сказал он.
— Кто приказывает?
— Начальник военных сообщений.
Я соединился с Псковом. Полковник Карамышев [29] как будто бы ожидал меня у аппарата.
— В чем дело?
— Главкосев приказал выгружать дивизию и оставаться в Острове.
— Но вы знаете распоряжение Главковерха? Идти спешно на Петроград.
— Знаю.
— Ну так чье же приказание мы должны исполнить?
— Не знаю. Главкосев приказал. Я эшелоны не трону. И в Ревель и в Новгород послано: отставить.
Начиналась уже серьезная путаница. Надо было выяснить положение. Может быть, справились сами, одни усмирили большевиков. Одно — идти с генералом Корниловым против адвоката Керенского, кумира толпы, и другое — идти с этим кумиром против Ленина, который далеко не всем солдатам нравился.
Я послал за автомобилем, сел в него с Поповым и погнал в Псков.
Позднею глухою ночью я приехал в спящий Псков. Тихо и мертво на улицах. Все окна темные, нигде ни огонька. Приехал в штаб. Насилу дозвонился. Вышел заспанный жандарм. В штабе никого. Хорошо, подумал я, штаб Северного фронта реагирует на беспорядки и переворот в Петрограде.
— А может быть, уже все кончено, — сказал мне Попов, — и мы напрасно беспокоимся. Теперь бы спать и спать…
— Где начальник штаба? — спросил я у жандарма.
— У себя на квартире.
— Где он живет?
Жандарм начал объяснять, но я не мог его понять.
— Постойте, я оденусь, провожу вас.
Полковник Попов пошел на телеграф переговорить с Островом, там напряженно ждали, выгружаться или нет, а я поехал с жандармом к генералу Лукирскому. [30] Парадная лестница заперта. На стуки и звонки никакого ответа. Нигде ни огонька. Пошли искать по черной. Насилу добились денщика.
— Генерал спит и не приказали будить.
С трудом добился от него, чтобы пошел разбудить начальника штаба.
Наконец в столовую, куда я прошел, вышел заспанный Лукирский в шинели, надетой поверх белья. Я доложил ему о том, что имею два взаимно противоречащих приказания и не знаю, как поступить.
— Я ничего не знаю, — лениво и устало сказал мне Лукирский.
— Как — ничего не знаете? Но ведь вы начальник штаба.
— Обратитесь к Главнокомандующему. Вы его сейчас застанете дома на совете. А я ничего не знаю.
Пошел к Главнокомандующему. Весь верхний этаж его дома на берегу реки Великой ярко освещен. Кажется, единственное освещенное место в Пскове. С треском отскочил от него автомобиль с какими‑то солдатами и помчался вверх по городу.
Опять тот же адъютант с громкой еврейской фамилией меня встретил.
— Главкосев занят в совете, — сказал он на мою просьбу доложить обо мне, — и я не могу его беспокоить.
— Я все‑таки настаиваю, чтобы вы доложили. Дело не может быть отложено до утра.
Адъютант с видимой неохотой открыл дверь, из‑за которой я слышал чей‑то мерный голос. В открытую дверь я увидал длинный стол, накрытый зеленым сукном, и за ним человек двадцать солдат и рабочих. В голове стола сидел Черемисов. [31] Он с неудовольствием выслушал адъютанта и что‑то сказал ему.
— Хорошо, — сказал, возвращаясь, адъютант, — Главкосев вас примет, но только на одну минуту.
Меня провели в кабинет Главнокомандующего. Минуть десять я ожидал, стоя перед громадной картой, на которой цветными полосами было показано, как катился назад наш фронт этим летом. Сдали Ригу… Отошли к Вендену… Сдали Эзель… К весне — кто знает — может быть, немцы уже будут в Петрограде?
Дверь медленно отворилась, и в кабинет вошел Черемисов. Лицо у него было серое от утомления. Глаза смотрели тускло и избегали глядеть на меня. Он зевал не то первою зевотою, не то искусственною, чтобы показать мне, насколько все то, о чем я говорю ему, пустяки.
— Временное правительство в опасности, — говорил я, — а мы присягали Временному правительству, и наш долг…
Черемисов посмотрел на меня.
— Временного правительства нет, — устало, но настойчиво, как будто убеждая меня, сказал он.
— Как — нет? — воскликнул я.
Черемисов молчал. Наконец тихо и устало сказал:
— Я вам приказываю выгружать ваши эшелоны и оставаться в Острове. Этого вам достаточно. Все равно вы ничего не можете сделать.
— Дайте мне письменный приказ, — сказал я.
Черемисов с сожалением посмотрел на меня, пожал плечами и, подавая мне руку, сказал:
— Я вам искренно советую оставаться в Острове и ничего не делать. Поверьте, так будет лучше.
И он пошел опять туда — в «совет».
Я вышел на улицу. У автомобиля меня ожидал Попов. Я рассказал ему результат свидания.
— Знаете, — сказал Попов, — это дело политическое. Пойдемте к комиссару. Войтинский [32] все это время был порядочным человеком. Его долг нам подать совет. Да без комиссара мы и части не повернем. Вон уже 9–й полк волнуется оттого, что сидит сутки в вагонах.
Я согласился, и мы поехали в комиссариат.
Войтинского, который и жил в комиссариате, не было там. По словам дежурного «товарища», он ушел куда‑то на заседание, но должен скоро вернуться.
Мы сели в комнате «товарища» и ждали. Уныло тикали стенные часы, и медленно ползла осенняя ночь. Било три, било половину четвертого. Наконец около четырех часов Войтинский приехал.
Он обрадовался, увидавши нас. Все лицо его, некрасивое, усталое, просияло.
— Вы как нельзя более кстати, — сказал он и начал расспрашивать про обстановку, про настроение частей.
— Что говорил Черемисов? — быстро спрашивал он. — А вы как думаете?.. Прямо Бог послал вас сюда именно сегодня… Мне нужно с вами поговорить наедине. Пойдемте ко мне.
Мы пошли по пустым комнатам комиссариата. Кое–где тускло горели лампы. Наконец в какой‑то дальней комнате он остановился, тщательно запер двери и, подойдя ко мне вплотную, таинственно шепотом сказал:
— Вы знаете… О н здесь!
Я не понял, о ком он говорит, и спросил:
— Кто — он?
— Керенский!.. Никто не знает… Он тайно только что приехал из Петрограда… Вырвался на автомобиле… Идет осада Зимнего дворца… Но он спасет… Теперь, когда он с войсками, он спасет… Пойдемте к нему… Или лучше я скажу вам его адрес… Нам неудобно идти вместе… Идите… Идите к нему. Сейчас…
* * *
Месяц лукавым таинственным светом заливал улицы старого Пскова. Романическим средневековьем веяло от крутых стен и узких проулков. Мы шли с Поповым пешком, чтобы не привлекать внимания автомобилем. Шли как заговорщики… Да по существу, мы были заговорщиками — двумя мушкетерами средневекового романа!
