Его хозяин, купец Колчин, надменно заложив руки за спину, мелким шажком сквалыги суетливо прохаживался по откосу. Отец Валерия, старый котельщик Павел Чкалов, вызывающе отставив ногу и слегка побледнев, стоял в стороне, в окружении своих друзей из затона. Глаза его из-под тёмных бровей грозно устремлены на Колчина. Широкий в плечах, он славился силой на всю Волгу. Он мог один побороть семерых. В своём деле ему не было равного по мастерству: тридцатипятифунтовой кувалдой он играючи бил с утра до вечера. Старые котельщики говорили, что Павел мог отковать серьгу.
Павел Чкалов в компании с багермейстерами Пименовым и Малаховым и знакомым машинистом парохода «Стрежень» взяли у купца Колчина в складчину в длительную рассрочку шестидесятисильный буксирчик. Половину суммы внесли сразу. Не имея ни опыта, ни капитала, Павел Григорьевич принял на себя руководство «делом».
Купец Колчин, богатый старообрядец, подделал векселя и подал заявление в суд, доказывая, что денег ему компаньоны будто бы не уплатили. Буксирчик поставили на прикол. Прокурор обнаружил в векселях подчистку. Затеялась судебная тяжба. Суд присуждал дело в пользу Павла Григорьевича Чкалова и его друзей, но купец каждый раз обжаловал дело в высшую инстанцию и дошёл уже до сената. Эта история тянулась несколько лет. Павел Григорьевич осунулся, постарел. Люди хотели помирить его с Колчиным, однако гордость не позволяла ему уступить. Завидев издали котельщика, купец кричал:
— Иди ко мне, Павел Григорьевич, договоримся!
— Я с жуликами не договариваюсь! — хмуро гудел котельщик.
— Что же, не умеешь шить золотом, бей молотом!
И они снова расходились в разные стороны.
На масленой в Василёве обычно устраивались катания на тройках с расписными дугами, яркими лентами и цветами. Колчинский кучер Яшка куражился перед затонскими котельщиками, что резвее их тройки не сыскать на всей Волге.
— На словах, что на гуслях, а на деле, поди, балалайка? — подзадоривали его котельщики.
— В пустой бочке и звону много!
Яшкино бахвальство разозлило Павла Григорьевича.
— А ежели с горы? — угрюмым баском поддел он кучера.
— Хоть с горы, хоть на гору! — неожиданно выпалил из-за его спины самодовольный голос Колчина. Павел Григорьевич и не заметил, как сзади подошёл его заклятый недруг. — С горы их и с ветром не догонишь.
Котельщик сощуренно покосился на купца и вдруг, увидев мчавшегося на лыжах сына, предложил:
— А давай, кто скорей Волги достигнет: твоя тройка или мой Волька. Он обдерёт вас обоих вместе с вашей хвалёной тройкой.
— Это кто же? — поднял брови купец. — Уж не твой ли лобастый буйволёнок?
Маленькие глазки Колчина от изумления остановились, сверкая, как два вбитых гвоздика. Он люто, не мигая, глядел на обидчика: при всем честном народе ему, купцу первой гильдии, говорят такие оскорбительные слова! И кто? Какой-то котельщик, голь перекатная! Купца взял азарт.
— Ставлю буксир!
— Люди, будьте свидетелями!
Ударились об заклад.
— Ужели не отступишься, Павел? — ехидно подковырнул Яшка старого котельщика, хитро прижимая кнутовищем веко левого глаза: так, ему казалось, выходило обидней.
Павел Григорьевич ничего не ответил.
Крутоплечий, светловолосый подросток с открытым, смелым лицом стоял на лыжах у самого края обрыва и молча исподлобья разглядывал подвыпившего кучера. Шапка-ушанка плотно обтягивала его лобастую голову, а в добрых синих глазах будто остановилось задумчивое небо.
Вся слобода собралась на косогоре. Отступать уже было поздно, недостойно. Валерий плотнее натянул ушанку и в последний раз оглядел дорогу, она была ему хорошо знакома: каждый день скатывался он по ней на лыжах, обгоняя своих сверстников.
Старый кузнец дедушка Ермолай — главный разнимщик — дружелюбно улыбнулся Валерию. Несмотря на свою худую, жилистую фигуру, Ермолай в прежние времена славился как один из непобедимых кулачных богатырей затона. Говорили, что ему помогало заветное слово. А слово это будто передал ему ещё дед. Как скажешь то слово, так точно будет удача. И никто никогда Ермолая победить не смог. Слово то было секретное.
Поглядел дед Ермолай своими тусклыми глазами на купчишку, потом на Павла, на всех затонских, крякнул, махнул рукой: всё одно, мол, скоро помирать, а здесь дело общее, народное; поманил он негнущейся ладонью Валерия и проговорил ему на ухо то заветное слово:
— Крепка земля наша богатырями! Один за всех, все за одного! Запомнил, парень? Только наперёд в своём деле всё обдумать и осмыслить надобно. Тогда и слово поможет. Сила уму уступает.
Поднял дед вверх свою чёрную, задымленную рукавицу: Яшка покрепче намотал на руки вожжи, попробовал — кони беспокойно заплясали на месте, зазвенев бубенцами.
— Пошёл! — крикнул старый кузнец и взмахнул рукавицей. Ямщик свирепо ожёг кнутом коренника и отпустил вожжи, застоявшаяся тройка, будто стрела, выпущенная из лука, бросилась вперёд — вихрь поднятого копытами снега сразу застлал и Яшку и его чёрные, похожие на ялик, лакированные саночки с крылатым ковриком, подбитые медвежьей шкурой.
Валерий на минуту замешкался: весь косогор завыл, засвистал, заулюлюкал.
— Эх, раздуй тебя мех, какой неповоротливый! — с досадой сплюнул Ермолай, но Валерий, оттолкнувшись с места, уже мчался по снежной дороге вслед за тройкой, оседающая паль сыпалась в лицо, хлестала в глаза. Сожмурив ресницы и сжав зубы, он упрямо набирал скорость. На первом повороте задок саней так швырнуло в сторону, что пьяный ямщик, потеряв шапку, едва не вывалился в сугроб. Оглядываясь через плечо, рассыпая над дорогой пронзительный разбойничий свист и беспощадно нахлёстывая по спинам коней, Яшка отрывался от своего соперника, легко уходя вниз. Валерий мчался следом, приседая на неровностях дороги и круто креня тело на поворотах.
По сторонам дороги — некогда было даже оглянуться — то и дело мелькали испуганные прохожие, недоуменно провожавшие взглядами лихую тройку и догоняющего её на лыжах паренька. Сверху, с косогора, было хорошо видно, как по уходящей вниз дороге уносились маленькие саночки и как их бесшабашно заносило на каждом зигзаге.
— Эх, не достать ему тройки! — вздыхали болельщики.
— Обалует его злодей Яшка!
— Не каркайте!
— Гляди, гляди, поднажимает!
И Колчин и Павел Григорьевич с побледневшими лицами следили за тройкой.
Теперь уж и тройка и лыжник мчались на одной скорости, но их направления непрерывно скрещивались. Когда Валерий спускался направо, Яшка, уже пройдя поворот, уходил по нижней петле в обратном направлении: сверху обманчиво казалось, что они вот-вот столкнутся и разобьются вдребезги. Яшка без устали наотмашь стегал кнутом лошадей, следом за санями оставался взбаламученный хвост сверкающей морозной пыли.
