Я спросил, знает ли об этом сама больная, и получил вот какой ответ: «С прошлого года знает, а мы только в мае от неё узнали. И ещё она просит, чтобы Вас назначили главным методистом. Я ей обещала. Так что с августа извольте», – и повернувшись, пошла по лестнице вверх, в свою квартиру.
Квартирка Зеленовой была на антресольном этаже всё того же фрейлинского корпуса. Она жила с матерью, Анной Тимофеевной, которая была удивительно молчалива, не вмешивалась ни в один разговор за чаем, но постоянно подкладывала гостям свои великолепные пирожки.
Так вот я и стал работать методистом экскурсионной работы, а заодно был тут же произведён и в старшие научные сотрудники.
…В день, когда меня возвели в этот сан я был занят перетаскиванием папок и прочего барахла в выделенный мне кабинет. И тут меня позвали к телефону.
«Вася… Это Довлатова говорит… Вышел «Молодой Ленинград»… Можете зайти… Получить свой экземпляр…».
Говорила она так, словно капли металла падали…
Но лучше по порядку.
Маргарита Степановна Довлатова, тогда была редактором ленинградского отделения издательства «Молодой Гвардии» (подробнее о ней рассказано в книжке её племянника и воспитанника Сергея Довлатова «Наши»). И ещё она была руководителем «центрального городского литобъединения молодых поэтов», о котором я тут уже подробно рассказывал. Она же задумала (и главное осуществила!!!) «пробила» издание нового альманаха «Молодой Ленинград». Вот это и был его первый выпуск.
Я тут же, бросив на столе кучу папок, поехал в «Дом книги». Поднявшись на шестой этаж, перед дверью в кабинет М. С. столкнулся буквально носом к носу с молодым человеком примерно моих лет, в тщательно (а не как у меня!!!) отглаженном костюме и в больших очках. Мы оба сделали шаг назад. «Ну как Чичиков с Маниловым!» сказал он. Мы оба расхохотались и постучали в дверь. Вошли. Увидев наши смеющиеся рожи, Довлатова удивлённо спросила: «Так вы знакомы?»
«Нет…»
Мы снова рассмеялись.
«Садитесь, мальчики! С первой публикацией вас! Вот вам по экземпляру. Ну и надо же вас познакомить! Это Саша Кушнер. А это Вася Бетаки…»
Не помню, первая ли публикация это была для Кушнера. Для меня точно первая. Было там в этом номере альманаха два его стихотворения, не помню какие, и одно моё, из которого помню только две строчки:
…И челнок спихнув по траве,
На тугое весло нажать…
Сейчас, полвека спустя, я не стану вспоминать, что там за стишки были. А лучше просто вывешу тут совсем другие. Недавние, написанные сорок лет спустя после нашего знакомства…
Стихи о прозе
А. Кушнеру
«Ум ищет божества, а сердце не находит»
Пушкин
А была ли она – благодать?
Та, простая, которую только
Можно бунинским часом назвать?
Без сомнений, без смысла, без толка
Устоялась уездная мгла.
Как щедра ты, небесная милость –
На перине купчиха томилась,
Не иначе – студента ждала.
То ли «Нивы» измятый листок,
То ли скука апухтинской блажи,
Всё впечатано в память, и даже
Из-за леса дымок да свисток…
Эту глушь станционных платформ
Бунин как-то сумел – без описки:
Ямщики, паровоз, гимназистки,
Лошадиный рассыпанный корм…
И закат перед криком совы.
Эти сумерки, сад… и вопросы.
И медовы тяжелые косы
Что обёрнуты вкруг головы.
Эти пухлые, душные руки
Под сосной разливавшие чай…
Грань веков, ты прекрасна – прощай
Только память – зубастее щуки.
И на год взгромождается год…
Не по щучьему, что ли веленью,
Всё давно похоронено под
Лепестками вишнёвых деревьев.
Расплылись, растворились в дали
Монастырские синие главы,
И поля не сберечь от потравы,
Да и книги в усадьбах пожгли?
Видно впору твердить наизусть
Разбегающиеся приметы:
Это ровная жёлтая грусть,
Это гроздья черёмухи, это –
Одичалая, злая сирень,
И в рассветах тяжёлая мята
И забытая где-то, когда-то
Вековая кленовая лень.
Хоть бы набережную в Крыму
Отличить от церковной ограды.
Прав Толстой: ни к чему никому
Колокольни, молитвы, обряды…
Что молиться? Уж лучше письмо
(не забыть только марку наклеить!)
И дойдёт оно к Богу само
Покаяньем о тёмных аллеях…
1996
Но вернёмся в Павловск 1956 года. Зимой штатных экскурсоводов у нас было только трое, так что, когда народу было побольше, я часто водил экскурсии, а при необходимости по воскресеньям водили все научные сотрудники. А вот летом – экскурсоводов работало до двух десятков! Я должен был всех, хотя бы по два раза за сезон, присоединившись к группе, прослушать и отрецензировать.
Как правило, экскурсоводами были девочки, недавно окончившие искусствоведческие факультеты Академии Художеств или Университета. Были среди них вполне добросовестные, которых удавалось многому научить, были яркие, которых и учить было не надо, всякие были.
Моя экскурсия в Павловском Парке. 1958 г.
За все годы, что я проработал в Павловске, мне встретилось только четверо экскурсоводов-мужчин. Одного из них я совершенно не запомнил, помню разве что тюбетейку, в которой он постоянно ходил, пряча свою юную лысину.
Вторым был Роман Каплан, проработавший один сезон, году в 61. Когда надо было провести экскурсию на хорошем английском, звали его. Впоследствии Роман Каплан приобрел некоторую известность в Нью-Йорке – он основал русский ресторан «Самовар», завсегдатаем которого многие годы был Иосиф Бродский.
Третий – Константин Кузьминский. С рыжей бородой и озорным взглядом – поэт, болтун, сплетник, и, честно говоря, редкостный бездельник, но обаятельный и весёлый. День Кузьминского, когда он не был занят на экскурсиях, проходил в очень спешных делах. Он шел куда-то, по дороге кого-нибудь встречал, менял направление и шёл дальше с этим встреченным, но опять не доходил до места, если встречался кто-то ещё, тогда он шел уже с этим новым кем-то, оставив первого кого-то, потом встречался ещё кто-то, Костя шел с ним, но. Так за весь день он, случалось, никуда и не приходил.
Он, весьма не глупый, отлично понимал, что возможности его, как поэта, невелики, и, как чаще всего в таких случаях бывает, выпендривался изо всех сил и придумывал довольно изобретательно новые и новые виды эпатажа.
Экскурсии он водил бойко, знания у него были предельно поверхностные, но язык подвешен прекрасно и даже опасно.
