Дурачась с нашей новой немецкой игрушкой, Мирек, Иван и я стали снимать что-то вроде немого документального фильма о популярном кабаре, которое в это время стало самым модным местом в Праге. Оно называлось Театр «Семафор», и я много лет дружил с его двумя создателями, Иржи Сухим и Иржи Шлитрлитром. Они согласились впустить нас в свой театр, мы просто бродили по всему зданию и снимали повседневную жизнь в нем.
Самым захватывающим из всего увиденного мной в «Семафоре» было открытое прослушивание певиц. Я никогда не думал, что микрофон обладает такой властью над девушками. Они подходили к нему так, словно это была волшебная палочка, которая могла подарить им красоту и дивный голос. Этот кусок толстого провода превращал домашних девочек в бесстыжих вампов, выжимал немыслимые звуки из связок безголосых артисток, позволял самым застенчивым бесстрашно выдерживать ужас выступления перед публикой. Порой становилось невыносимо видеть происходившее во время прослушивания. Молодые женщины готовы были обнажить свою сокровенную сущность, и при этом иногда вылезали наружу такое самолюбование и такая извращенность, что хотелось отвернуться и не видеть ничего вообще.
Я решил снять фильм об открытом прослушивании, во время которого я не отворачивался. Я собирался смотреть на все происходящее и хотел, чтобы зрители смотрели на это вместе со мной. Мой документальный фильм должен был дать неприукрашенное представление об этом жестоком испытании и помочь понять, для чего оно нужно.
Я обратился за помощью к Шебору, и ему удалось добиться на студии «Баррандов» ничтожно малого финансирования для документальной ленты «Прослушивание». Нам выделили немного пленки, одного осветителя, автобус с оборудованием, а потом и редактора. Мы пользовались моей новой камерой и записывали звук на старенький «Грюндиг», который я привез из Брюсселя. «Прослушивание» стало самым любительским фильмом из всех когда-либо снятых на «Баррандове».
Мы объявили о проведении фиктивного прослушивания певиц в Театре «Семафор», а потом сняли это прослушивание. В основном это была прямая документальная съемка, хотя я и придумал небольшой сюжет. Молодая продавщица, которая хочет сделать карьеру эстрадной певицы, просит директора отпустить ее на прослушивание, он бесповоротно отказывает, она все-таки идет и производит сенсацию. Другая девушка смотрит на выступление продавщицы, начинает стесняться и убегает с прослушивания, хотя раньше она уже выступала с рок-группой и вполне могла рассчитывать на успех.
Роль рок-певицы исполняла Вера Кржесадлова, молодая женщина, с которой я познакомился на первом большом рок-концерте в Праге. Это было в 1961 году, когда хрущевская политическая оттепель стала медленно распространяться из СССР на Чехословакию. Впервые было разрешено провести большой рок-концерт в «Люцерне», огромном концертном зале в центре города. Власти выставили только одно условие: никаких песен на английском, языке империалистов.
Я пришел на концерт, и меня поразило, как много талантливых людей живет в Праге. Неизвестно откуда взявшиеся группы n солисты заводили битком набитый зал. Женская группа вышла на сцену, объявила, что будет исполнена песня, не поддающаяся переводу на чешский, и весьма заразительно спела свой вариант «Локо-Моушн». Я не мог оторвать глаз от высокой, пухлогубой, темноволосой красотки, главной в этом трио. Я выследил ее после концерта, потом позвонил и спросил, не согласится ли она попробовать сыграть в моем фильме, но она сказала, что сначала это нужно обсудить.
Мы пошли в кафе. Она выглядела очень привлекательно, но эту восемнадцатилетнюю девушку трудно было чем-то удивить. Она довольно прохладно отнеслась к моему предложению, и стало ясно, что пришла она поторговаться. Я уговаривал и уговаривал, и наконец она сказала «да», она согласилась, но при условии, что мы задействуем в фильме всю группу. Без проблем, сказал я.
Вера снялась в фильме и благодаря фальшивому прослушиванию получила настоящую работу в «Семафоре», где пела и выступала до совсем недавнего времени. Кроме этого, она постепенно стала относиться ко мне гораздо теплее, стала моей подружкой, а потом и переехала ко мне в бывший министерский кабинет на улице Вшердова.
Не знаю почему, но съемки «Прослушивания» стали любимой работой для всех, кто принимал в них участие. Штатные сотрудники «Баррандова» бесплатно работали в свободное время, чтобы помочь нам не выйти из бюджета. Мила Хайек, редактор, был так поглощен работой над нашим материалом, что зарылся в рулоны пленки и работал над фильмом день и ночь, буквально падая с ног в монтажной. На него была возложена практически невыполнимая задача, но он справился с ней отлично. Камеру и магнитофон, которыми мы пользовались на съемках, было невозможно синхронизировать. У нас даже не было хлопушки, и ему приходилось работать с кусками ненумерованной кино- и магнитной пленки. Непонятно как, но Хайек сумел совместить звук и изображение, но потом оказалось, что кинопленка растянулась, и нам пришлось вырезать какие-то кадры в разных местах, чтобы все опять совпало, и из-за этого окончательная копия получилась какой-то скачущей. Тем не менее Мила в одиночку спас всю затею.
Наконец была готова черновая копия. Мы пригласили Шебора и Бора на просмотр, и они сказали, что ничего подобного в чешском кинематографе еще не было, но что с этим делать, они не знают.
Наш фильм не подходил ни под одно определение. «Прослушивание» было слишком коротким для художественного фильма и слишком длинным — для короткометражного. Единственным выходом было урезать его с 50 до 20 минут.
— Но это значит, что мы уничтожим фильм! — возразил я.
Угроза уничтожения отлично помогает собраться с мыслями, так что мне в голову быстро пришла новая идея. А что, если мы доснимем еще кусочек о молодежи и о той музыке, которая нравится коммунистам, о духовых оркестрах?
Я сочинил простой сюжет о духовом оркестре и мотогонках и назвал его «Если бы не эти оркестры». Два молодых трубача из разных оркестров, руководимых лишенными чувства юмора дирижерами, просят, чтобы их отпустили с репетиции предстоящего выступления на конкурсе духовых оркестров. Им хочется посмотреть мотогонки. Их не отпускают, но они все-таки сбегают на соревнования. Обоих увольняют из оркестров, но потом каждый из них поступает на место другого, потому что в обоих оркестрах теперь нужны трубачи. В результате они ничего не потеряли и сумели победить систему.
Шебор представил этот дополнительный фильм на «Баррандове» как двухчастевку, потому что к этому времени меня наконец взяли на студию постановщиком художественных фильмов. Первый полнометражный фильм мне предстояло начать в Колине, поэтому мы предложили снять там и «Оркестры». Я должен был снимать их по выходным с той же группой. Благодаря такому совмещению бюджет «Оркестров» оказался так мал, что «Баррандов» дал согласие.
