– Кому суждено.
– Смерть не страшна, а вот, коли он начнет издеваться, дурость свою показывать.
– Все говорят: у немцев нет того, нет другого. А у нас, гляди-ка, народ мучается в очередях!
– Ну и шла бы ты, старая, к немцам, а еще лучше прямо к сатане на рога!
У трамвайной остановки красноармеец во всем выходном, рядом хорошенькая жена, провожает.
У баб в очереди установился такой неписанный закон: если кто во время стрельбы бежал из очереди – обратно его не пускать. Дескать, пострадать, так всем вместе. А трус и индивидуалист (шкурник) пусть остается без картошки.
17 октября.
Сняли и уничтожили у всех парадных списки жильцов. Уничтожены все домовые книги. Никто теперь не должен ни прописываться, ни выписываться. Пенсионерам выдали на руки все документы.
По словам слесаря М-на, в Русаковском парке вся головка сбежала. Расхищение. Концов не найти. Сегодня ночью бомбежка. Большое количество предприятий было экстренно приостановлено, рабочим выдали зарплату на 1 месяц вперед. Рабочие, получив деньги, бросились покупать продукты и тикать. На некоторых предприятиях ломали оборудование. У рабочих злоба против головки, которая бежала в первую очередь. Достается партийцам. Вечером тревога без бомбежки и бомбежка без тревоги.
По улице двигаются грузовики с бойцами. Из рупора, зычно:
«Ребята, не Москва ль за нами?
Умрем же за Москву!»
Тяжело молчать и тяжело говорить о том, что происходит. На нас обрушилась военная промышленность всей Европы, оказавшаяся в руках искуснейших организаторов.
А где английская помощь?
А может английский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов?
Весь мир знает, как тонко умеет «англичанка гадить».
А вот воспоминания другого москвича, художественного редактора Г. Решетина:
«16 октября 1941 г.
Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького… По шоссе навстречу людям гнали скот на мясокомбинат. Никому до этого нет дела. На огромное стадо всего два погонщика.
К нам во двор забежало несколько свиней. Разбежались по двору. Появился погонщик. Стал нас ругать, думая, что это мы загнали свиней сюда.
– Ну, взяли бы одного, второго поросенка, но зачем же так, – сетовал он.
Отогнал обратно на шоссе.
И все же, как выяснилось позднее, одного поросенка ребята все-таки закололи у сараев.
…Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле.
Раздаются возгласы: бей евреев!..
Вечером 16 октября в коридоре соседка тетя Дуняша затопила печь. Яркий огонь пожирает книги, журналы. Помешивая кочергой, она одновременно без конца повторяет так, чтобы все слышали:
– А мой Миша давно уже беспартийный, да и вообще он и на собрания-то не ходил. Бедная тетя Дуняша так перепугалась прихода немцев, забыла даже, что ее муж, очень неплохой мужик, тихий дядя Миша, Михаил Иванович Паршин, умер года за два до начала войны.
В ночь с 16 на 17 октября 1941 г.
Почти в полночь пришел двоюродный брат, Самарин Слава. У них на авиационном заводе № 21 то же самое, что и на моем: предложили добираться до Казани, куда завод эвакуирован, своим ходом…
Смотрим в окно. Начинается утро.
Все шоссе – сплошной поток людей, идущих на восток. Коляски, тачки, тележки. Большинство несет пожитки на своих плечах».
Очевидец тех событий Л. Тимофеев записал в своем дневнике:
«16 октября.
Утро. Итак, крах. Газет еще нет. Не знаю, будут ли. Говорят, по радио объявлено, что фронт прорван, что поезда уже вообще не ходят, что всем рабочим выдают зарплату за месяц и распускают, и уже ломают станки. По улице все время идут люди с мешками за спиной.
Метро не работает».
Шестнадцатое октября 1941 года останется самым страшным, самым черным днем в истории жизни Москвы, когда решалась не только судьба столицы, но и всего государства. Говорят, когда эту обстановку доложили преимущественно по линии контрразведки Иосифу Сталину, он несколько отрешенно заметил:
– Ну, это ничего. Я думал, будет хуже.
Да, как различно выглядит октябрь 1941 года в Москве и сама война в сухих формулировках приказов и в чувствах простых граждан, в книгах и в жизни!
* * *
Во многих исторических источниках о войне описан, уже ставший хрестоматийным в разных вариантах, так называемый «юхновский эпизод».
5 октября 1941 года в 17:30 из Подольска члену Военного совета Московского военного округа генералу К.Ф. Телегину поступило сообщение: комендант Малоярославского укрепрайона комбриг Елисеев сообщал, что танки противника и его мотопехота заняли Юхнов. Прорвались через Малоярославец, идут на Подольск. До Москвы от Малоярославца по шоссе менее ста километров. По тому времени это два с половиной часа в пути.
Генерал тут же доложил информацию в Генеральный штаб и приказал командующему ВВС МВО полковнику Сбытову проверить данные, поступившие от Елисеева. Летчики несколько раз вылетали в район Юхнова. К сожалению, информация подтвердилась…
Начальник Генштаба в свою очередь доложил Верховному. Через некоторое время Телегину позвонил шустрый и вездесущий Берия и довольно-таки сухо спросил:
– Мне интересно, откуда вы получили сведенья, что немцы в Юхнове, кто вам сообщил об этом?
Генерал Телегин рассказал все, как было.
– Слушайте, что вы там принимаете за веру всякую хреновину, чепуха все это. Вы пользуетесь информацией паникеров и провокаторов.
Затем позвонил сам Сталин:
– Товарищ Телегин, это вы сообщили Шапошникову, что танки противника прорвались через Малоярославец?
– Да, я, товарищ Сталин, – спокойно ответил генерал.
– Откуда у вас эти сведенья?
– Мне доложил из Подольска комбриг Елисеев. А я приказал ВВС немедленно послать самолеты и перепроверить информацию. Дополнительно проверку осуществляю постами ВНОС.
– Это провокация. Прикажите немедленно разыскать этого коменданта, арестовать и передать его в ЧК. А вам, товарищ Телегин, на этом ответственном посту надо быть более серьезным и не доверять всяким сведениям, которые приносит сорока на хвосте, – проворчал вождь, образно закруглив телефонный допрос.
Да, ни Сталину, ни Берии, ни даже простому обывателю не хотелось верить в происходящее. Очевидным же было то, что немцы быстро и близко подошли к столице.
