Кутузов (тот самый, будущий победитель Наполеона), присутствовавший на последнем в жизни Павла ужине, рассказывал потом: «После ужина император взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: “Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону”». Это было за полтора часа до его смерти (Кутузов не был посвящен в заговор).
Есть и другие варианты. «Ужин, как обычно, кончился в половине десятого. Заведено было, что все выходили в другую комнату и прощались с государем, который в 10 часов бывал уже в постели. В этот вечер он также вышел в другую комнату, но ни с кем не простился и сказал только: “Чему быть, того не миновать”. Вот какое предчувствие имел император Павел». (Еще один весьма осведомленный человек, вельможа, князь С. М. Голицын.)
Приводят и такой вариант последних слов императора: «На тот свет иттить – не котомки шить…»
Вот этому (безотносительно к деталям) верить можно безусловно. Очень уж часто случалось, что люди (ни прежде, ни потом не знавшие за собой прорицательских талантов) предчувствовали либо свою смерть, либо какие-то крайне серьезные неприятности – и некоторым удавалось того или другого избежать. Примеров множество. Приведу один характерный, где-то даже типичный. Недавно мне попали в руки воспоминания летчика-бомбардировщика Великой Отечественной (фамилию, увы, не знаю сам – книжка была старая, затрепанная, без обложки и выходных данных).
Однажды, примерно за сутки до очередного боевого вылета, на него вдруг навалилось странное, не испытанное ни прежде, ни потом чувство: невыразимая словами тревога, тягостное беспокойство, даже страх, депрессия. Чувство это крепло и крепло, и наконец летчик совершенно точно знал: в таком состоянии вести самолет он попросту не сможет. Конечно, стыдно было (да и рискованно) идти к командиру полка с таким, но офицер все же пошел. Командир полка, судя по всему, оказался человеком не просто умным – он крайне серьезно относился к таким вещам. Без всяких уговоров и долгих дискуссий он на сутки отстранил летчика от полетов, а механикам поручил проверить самолет буквально до последнего винтика. Через пару часов они обнаружили глубоко запрятанный в системе питания незамеченный прежде коварный дефект. Вылети бомбер в таком состоянии, двигатели стопроцентно отказали бы примерно на середине обратного пути, в глубоком немецком тылу…
Прочитав это, я тут же вспомнил довольно схожий, совсем недавний случай из собственного опыта (дело происходило больше десяти лет назад). Близился юбилей, круглая дата одной конторы, где носили на рукаве крайне интересные эмблемы. С офицерами этой конторы мне однажды пришлось побывать в командировке отнюдь не в самом веселом на тот момент уголке глобуса (те, кто читал романы «Четвертый тост» и «Равнение на знамя», прекрасно поймут, что я имею в виду).
Я был зван на торжество. Несколько месяцев маялся лютым нетерпением, предвкушая встречу со старыми знакомыми, дни считал. За несколько дней до отлета случилось нечто, не имевшее места ни прежде, ни потом. Навалилась тревога, тягостное беспокойство, невероятная подавленность. Словами ничего сформулировать не удавалось (притом что я довольно долго, пусть и по-любительски, но вдумчиво и старательно изучал и психологию, и психиатрию, и не раз до того удавалось успешно анализировать поведение свое и других). На сей раз происходящее строгому анализу не поддавалось, но подавленность и тревога крепчали, становились все сильнее, так что в конце концов стали попросту мешать жить нормально. Пару раз едва не попал в аварию – можно сказать, в тепличных условиях совершил грубейшие ляпы, непростительные человеку с десятилетним стажем безаварийной езды. Ни о какой боязни полета и речи быть не могло – я к тому времени летал четверть века, но не испытывал страха и тогда, когда летать приходилось не на мирных гражданских лайнерах, а на военных вертолетах над местностью, где там и сям бродили крайне неприятные личности, хорошо умевшие обращаться с пулеметами и «стингерами». Алкоголь и проблемы с психикой решительно не годились в качестве объяснения – что до первого, я тогда был в долгом периоде трезвости. Что до второго – к некоторым вещам я отношусь по-европейски, а потому посетил старого знакомого, хорошего психиатра. Он не нашел абсолютно ничего по своей части и в конце концов, растерянно пожав плечами, предположил вслух:
– Может, не лететь?
Это на этот юбилей, к этим людям?! Нет уж, кровь из носу… Однако где-то за сутки до вылета это непонятное давление мало того что стало вовсе уж непереносимым – где-то в подсознании сформировалось убеждение: ЛЕТЕТЬ НЕ НУЖНО. Вывел машину, кое-как, едва ли не черепашьим аллюром, в хорошем стиле только что получившего права «чайника» дотащился до агентства «Аэрофлота» и сдал билеты. Едва вышел из здания, пригибавшая к земле невидимая тяжесть моментально исчезла куда-то, я себя ощутил бодрым, веселым, прежним.
Ну конечно, я проверял. Ни тот рейс, которым мне предстояло лететь, ни обратный не то что не кончились катастрофой или аварией – прошли без малейших инцидентов. Но это еще ни о чем не говорит. Дорога из Красноярска в аэропорт, четыре дня в Москве, дорога из аэропорта в Красноярск… Произойти могло все что угодно, вовсе не связанное с самолетами. С чем именно, я, конечно, представления не имею, но уверен: отказавшись лететь, поступил совершенно правильно, как тот летчик. И никогда не отделаюсь от убеждения, что, прояви я тогда упрямство, могло бы обернуться и так, что я сейчас эту книгу не писал бы, а вы бы ее не читали…
Уверен, не так уж и мало людей могут вспомнить в своей жизни нечто похожее. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Бедный Князь ощущал томительное предчувствие близкой смерти. В которой он некоторым образом повинен и сам: в день убийства он снял с дежурства в Михайловском замке конногвардейцев преданного ему полковника Саблукова и на их место встали как раз вовлеченные в заговор. И распорядился заколотить вторую дверь в спальне, ведущую на лестницу, по которой он как раз и мог скрыться от ворвавшихся убийц в караульное помещение – солдаты караула в заговоре не состояли и немедленно встали бы на защиту Павла (многие офицеры его ненавидели, а вот рядовые солдаты любили, о таком раскладе есть недвусмысленные свидетельства современников).
Времена Александра I… Ко всему, что составляет главную тему нашего повествования, уходящему из этой эпохи, следует относиться с особой осторожностью, даже подозрительностью. Причина лежит на поверхности: эти времена – небывалый прежде разгул всей и всяческой мистики. Если считать это рекордом, он не побит
