Глушко на фирму пришёл недавно, назначив себя Генеральным Конструктором. Он чувствовал себя пока неловко, заботился о собственном реноме. Нетрудно представить какой взрыв вызвало бы у него подобное письмо.
«Лицом к лицу лица не увидать». В большинстве своём это были скромные и простые люди. Они упорно готовились и не управляли своей судьбой, а зависели от массы причин. В отделе к ним относились с иронией, именуя «героями». Они и сами с иронией относились к себе. Знаменитое гагаринское «Поехали» вроде родилось из анекдота, где эти слова сказал попугай, которого кошка тащила за хвост из клетки. Космонавты вообще были склонны к самоиронии. Во время примерки скафандров Мусабаевым и Батуриным я, стоя рядом, слышал анекдот, который рассказывал Мусабаев.
«Просыпается экипаж. „Где мы?“ – спрашивает командир бортинженера-навигатора. „Вытрезвитель номер один города N.“, – отвечает тот. „Зачем мне такая точность? Достаточно было назвать район“».
Культ личности возникает и в мелком масштабе. Кто-то в первое время после его возвышения обратился было к Елисееву по-прежнему, назвав его Лёхой, чем вызвал у него взрыв негодования. Мы как-то ехали с ним в машине. Он опаздывал на заседание коллегии министерства и не без гордости рассказывал нам, что получает от министра замечания за опоздания и всё-таки опаздывает.
Слухи о женском наборе летали в воздухе. В какой-то момент учебный класс рядом с «греческим залом» расцветился яркими кофточками.
Теоретическая подготовка второго набора советских женщин-космонавток проходила у меня на глазах. Были они очень симпатичными эти возможные космонавтки. И постоянно прописанные в отряде Наташа Кулешова и Ирина Пронина, и сразу оказавшаяся за бортом отряда Наталья Верёвкина и девочки-медички, севшие в 80-ых за космические парты – милая и мудрая Елена Доброквашина и очаровательная Галина Амелкина и их на редкость симпатичные «боевые подруги». Но полетели не они, а включившаяся позже в марафон подготовки Светлана Савицкая.
Маршал авиации Евгений Савицкий своими звонками вопросами напоминаниями поддерживал свою дочь. Как-то увидел я фото в «Комсомолке»: парашютистка-красавица в шлеме, после прыжка. Улыбается, лежит себе в траве, а кругом ромашки. Словом, красота. А пришла, увы, совсем иная. Пугала её настойчивость. Такая перешагнёт через всё. И действительно, она не стала отдавать дань технике, хотя после полёта некоторое время числилась замом начальником отдела в ОКБ, а ушла в политику, пополнив в Думе фракцию КПРФ.
Что в это время чувствовали нелетавшие космонавты? Каждый в душе был «Наполеоном» и имел грандиозные планы. После полёта Владимир Соловьев, например, создал в ЦУПе мир под себя.
Перед полётами они были готовы на всё. Саша Серебров повторял: «Как вы не понимаете, я из полёта всем привезу докторские диссертации». Но в очередности всё было схвачено и у готовящихся не было элементарной ясности и реальной перспективы. Многие долгое время оставались в авангарде надежд, но так и не слетали и оставались в отряде до пенсии.
Были они на всё готовы ради возможного полёта. Неопределённость угнетала, и когда ожидать стало невмоготу, подняли «бунт». На очередном партсобрании отряда было высказано так много нелицеприятного, что Елисеев, до этого ратовавший за «звездное братство», ушёл из партгруппы гражданских космонавтов и перевёлся в партгруппу своих подчинённых, которые не смели сказать ему подобное в лицо. И это было только начало. «Бунт космонавтов на корабле» продолжился: начальника службы Кубасова не выбрали в партбюро, и это было тогда знаковым сигналом.
В жизни во всём поддерживалось кастовое разделение отряда на летавших – нелетавших. В апреле 1981-го, на очередной день космонавтики слетавшие угодили на какой-то высокий приём, а нелетавшие собрались в престижном Центре Хаммера, казавшийся нам тогда местом неуёмной роскоши. Здесь были искусственные деревья, изваянные дизайнерами, по стенам божьими коровками ползли прозрачные скоростные лифты, работали необыкновенные эскалаторы. Всё это поражало неискушенного советского обывателя. Собрались нелетавшие: Соловьев, Баландин, Александров, Манаров, Стрекалов, Кулешова и Пронина и начался настоящий «плач Ярославны», общий стон и разговор о надеждах и чаяниях.
Хаммеровском центре был местом международных встреч, и теперь здесь проходил международный шахматный турнир, и не было удивительным, что под конец нашего застолья в зале появился почётный арбитр турнира космонавт Виталий Севастьянов и чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов.
Затем мы поехали в гости к Севастьянову, и оказалось, что он жил в доме напротив Моссовета, где жил и Левитан. А по дороге Севостьянов ехал по центровой и хвастался, что всегда разворачивается на Тверской, где не положено, и постовые «не замечают» нарушения.
На стенке прихожей квартиры Севастьянова были развешены иконы раритеты, и хозяин горделиво пояснял, что это такой-то век, а это такой. У Севостьянова пили душистый греческий коньяк, который считался редкостью.
В любом обществе время от времени появляется каста шаманов или жрецов, монополизирующая важные функции. В космонавтике сначала ими стали медики. Они профессионально мудрили и ставили требования, и со временем это стало средством манипулирования.
У службы гражданских космонавтов поначалу не было своих рычагов, но вскоре они появились в виде экзаменационных комиссий, способных зарубить любого. На этом поприще возникали свои антигерои. В МВТУ у нас необычным антигероем был охранник Володя, дежуривший в проходной. Он наводил ужас на студентов своей придирчивостью. В эпоху экзаменационных комиссий для космонавтов таким стал «теоретик» Вадя Николаев. Он задавал немыслимые вопросы и слыл грозой. Перед экзаменом узнавали: а есть ли сегодня Николаев? Он многим крови попортил, доводя требовательность до абсурда. Хотя формально придраться было не к чему: полёты требовали знаний.
В полёты готовились медики, готовились звёздные «побратимы» – представители всех соцстран. Они прибывали с разной стадией подготовки.
Когда прибыли кандидаты-монголы, их расспрашивали о подготовке:
– Вы на самолётах летали?
– Летали, – отвечали они, – сюда летели.
Лидеры часто выходят из заик. В детстве они борются со своим недугом и, наконец, побеждают его и это было их школой упорства, основой характера. Такими были в нашей среде: Борис Скотников, Сергей Максимов, Владимир Аксёнов.
По жизненной неискушенности я всегда считал, что справедливей всего истина, но существовал и иной взгляд, что экипаж нельзя критиковать и подозревать, как и жену цезаря. И Крикалёв на международной послеполётной сессии во французском городке Вильфранш-сюр-Мер после полёта советско-французского экипажа, единственный в этот день присутствующий из экипажа, на легкую критику полётных действий возразил с бескомпромиссной резкостью.
