Летчики не стали зря терять время и сразу приступили к делу.
– Мы пришли к вам по поручению англичан…
Я прервал их, попросив выйти из дома и на улице сказать мне то, что они хотели. Выйдя на улицу, один из них заговорил:
– Английское посольство поручило нам просить вас перейти на их сторону. Вам нечего их бояться. Но если вы будете так глупы, что отклоните их предложение, берегитесь.
Я не сомневался, что прямая угроза, содержавшаяся в последней фразе, вовсе не входила в их поручение. Очевидно, это они придумали от себя. Не сказав ни слова, я повернулся и пошел к себе домой.
Однажды моя жена и я присутствовали на обеде в японском посольстве. Около восьми часов меня вызвали к телефону.
Говорила наша служанка. Она просила меня немедленно придти домой. Сказав это, она тотчас же положила трубку, и я не успел спросить, в чем дело.
Сразу же я подумал о детях. Судя по её голосу, случилось что-то ужасное.
Не сказав ничего жене и хозяевам, я вскочил в свой автомобиль и поехал домой, ведя машину на головокружительной скорости.
Перепрыгивая сразу через четыре ступеньки, я взбежал по лестнице в детскую. Дети мирно спали. Вытирая лоб, я сошел вниз в гостиную, намереваясь выпить виски с содой перед тем, как спросить служанку, что случилось. К моему удивлению, в гостиной горел свет. На диване сидел человек, которого я знал много лет.
– Я должен извиниться, что зашел к вам в такой час, – сказал он, – но дело не терпит никакого отлагательства. Мы знаем, что в Берлине вы больше не считаетесь «персона грата». Вам предоставляется последняя возможность спасти себя. Я знаю, вам уже делались такие предложения и вы отклонили их. Я прошу вас не дезертировать, а просто встретиться с одним сотрудником английского посольства и переговорить с ним. Это ни к чему вас не обязывает. Англичане считают вас хорошим и надежным работником. Конечно, вы понимаете, что фактически Германия уже проиграла войну.
Я давно знал этого человека, но не имел ни малейшего представления, что он уже перешел на сторону врага. Неужели мне надо бежать от своих соотечественников из-за боязни понести наказание за преступление, которого я не совершал? Я всеми силами старался убедить своего непрошенного гостя, что, хотя я готов сделать все возможное для окончания этой ужасной войны, я никогда не соглашусь дезертировать.
Я объяснял это довольно долго, так как хотел раз и навсегда убедить англичан, что они понапрасну теряют время, пытаясь переманить меня к себе. Может быть, думал я, они прекратят эти попытки, если я достаточно ясно изложу им свою точку зрения. Когда я кончил говорить, посланец англичан встал.
– Я понимаю ваши чувства, – сказал он. – Все же я хотел бы убедить вас изменить свое решение. Я вижу, что не смогу этого сделать, и, откровенно говоря, мне это даже нравится.
Это была последняя предпринятая англичанами попытка убедить меня согласиться на предполагаемый ими выход из моего совершенно безнадежного положения.
Мне нелегко было устоять перед искушением принять их предложение. Я истратил на это последний остаток своих сил. Поэтому следующий удар ещё тяжелее отразился на мне.
Однажды утром, идя на службу, я встретил почтальона. Он редко приходил ко мне в дом, так как почти вся моя корреспонденция приходила в посольство. Однако на этот раз у него было для меня письмо, посланное на мой домашний адрес.
Я тотчас же вскрыл его. В конверте был один лист белой бумаги, сложенный вчетверо. Не было ни адреса отправителя, ни его подписи, а всего лишь одна строчка на немецком языке, отпечатанная на машинке:
«В английском посольстве все известно о Цицероне».
Я долго ломал себе голову над этой запиской. Было ли это предупреждение, посланное другом, или насмешка со стороны врага? Я не имел ни малейшего представления о том, от кого она исходила. На конверте стоял почтовый штамп Анкары. Меня поразила ещё одна деталь: в единственной строчке текста было две грамматических ошибки.
В тот же день пришла дипломатическая почта из Берлина. Не прошло и часу после того, как я получил анонимное письмо, а я уже держал в руке другое, содержание которого было не менее удручающим.
«Извещаем Вас, что начато следствие с целью установления Вашей виновности в оказании содействия Вашему секретарю в дезертирстве к врагу 6 апреля».
Вот она, благодарность родины!
Я пошел домой, совершенно не отдавая себе отчета в том, что я делаю. В ритме моих шагов повторялся ритм слов, которые продолжали вертеться у меня в голове.
«Извещаем вас, что начато следствие с целью установления…»
Мои дети играли в саду. Жена пошла в город за покупками.
Я сел в машину и направился в окрестности Анкары. Все дальше и дальше ехал я по нескончаемому прямому шоссе. Лишь в этой таинственной деревенской глуши преследуемый людьми человек мог обрести мир и спокойствие.
Не знаю, сколько часов продолжалась бесцельная езда. Но мысль о жене и детях, в конце концов, заставила меня вернуться обратно. Вся ответственность за них лежала на мне и только на мне, и в конечном счете она была значительнее, чем всякая другая. Воспоминание о близких заставило думать, что, может быть, это ещё не конец. Будь я дальновиднее, я, быть может, понял бы, что это только начало.
На этом кончается операция «Цицерон». Война вскоре вступила в свою конечную стадию, которая обычно завершается политическими переворотами. С началом последнего грандиозного наступления на Востоке и Западе исчезла всякая надежда добиться мира путем переговоров. Если бы Цицерон продолжал доставлять нам материалы, едва ли они имели бы какую-либо ценность для Германии – даже если бы немецкие руководители знали, как их использовать, а они этого не знали. К концу 1944 года была потеряна последняя ставка на дипломатические и политические махинации, о которых я когда-то говорил Элизабет.
Быть может, читателю интересно узнать, что случилось с главными действующими лицами этого повествования.
Мое двусмысленное положение кончилось с разрывом дипломатических отношений между Турцией и Германией. В мае 1944 года, то есть вскоре после событий, о которых говорилось в предыдущей главе, турки пришли к соглашению с союзниками, и несколько месяцев спустя дипломатические отношения между Турцией и Германией были прерваны.
В эти месяцы я под различными предлогами все время откладывал свое возвращение в Германию, хотя мне давно было приказано вернуться.
С мая по август вместе с другими германскими официальными лицами в Турции я был занят эвакуацией довольно большой немецкой колонии, всё ещё находившейся там. Предстояло отправить в Германию более двух тысяч человек, в том числе много женщин и детей. Турки заявили нам, что все эти люди должны выехать к концу августа, в противном случае их интернируют как подданных вражеской страны. Но мы сумели почти всех их отправить на родину.
