Нет, Сигрид Унсет не верит в святость материнства. Но она верит в собственную волю и серьезное отношение к материнскому призванию. Эбба, Гунхильд и Тронд, сводные сестры и брат ее малыша, все больше времени проводят в ее доме. Приходя на воскресный обед, они часто остаются на несколько дней. По всей видимости, Сигрид все больше мучает мысль о том, в каком трудном положении оказалась Рагна, родная мать детей. Согласно договору о разводе Сварстад брал на себя ответственность за «содержание и образование» старших девочек, в то время как Рагне давался двухлетний испытательный срок с тем, чтобы она доказала право на опекунство над младшим сыном Трондом. Как это формулировал договор от 11 октября 1910 года[235], «если она будет в состоянии взять на себя расходы по содержанию и образованию ребенка». Пока Сварстад и Унсет путешествовали, девочек отправили в пансионат, Рагна же почти все время нуждалась в помощи, чтобы прокормить себя и Тронда. Она работала продавщицей в газетном киоске на улице Карла Юхана, но плохо переносила типографскую краску и часто болела.
Согласно договору между бывшими супругами «по истечении третьего года фру Сварстад лишается прав на финансовую помощь». В то же время было очевидно, что Рагна менее, чем когда-либо, в состоянии самостоятельно заботиться о детях. Будущее всех четверых малышей находилось в руках семейства из Ши. Эббе исполнилось уже десять лет, и она с удовольствием помогала присматривать за Андерсом. Восьмилетняя Гунхильд, судя по всему, тоже обрадовалась новому маленькому братцу. Куда более проблематичным был четырехлетний Тронд. Новой фру Сварстад не оставалось ничего другого, как организовать быт большой семьи.
Она предъявляла высокие требования, и не только к себе, но и к другим. Ни одна служанка ее не устраивала. Ни одна из претенденток не годилась ни для помощи по хозяйству, ни для ухода за детьми. Наконец с четвертой попытки она-таки наняла фрёкен Ларсен, которой, по крайней мере, сразу же удалось поладить с малышом Андерсом. Однако еду фру Сварстад часто приходилось готовить самой. А когда все было готово, оставалось только дожидаться Сварстада, который мог и не появиться.
Он усиленно трудился сразу над несколькими полотнами — на носу была большая персональная выставка в Союзе художников. И для него время летело незаметно — случалось, он просто не успевал на поезд. Как она коротала часы ожидания, уложив спать маленького Андерса? Сидела и злилась на мужа или делала наброски к роману, что собиралась издать в следующем году? Впервые со времен дебюта она не выпустила осенью книги. Странное это было ощущение. Но ее все равно не забывали. Предложили место в Комитете по распределению стипендий при Союзе писателей.
Она согласилась, и поэтому раз в неделю ей приходилось ездить в город. Можно было даже устроить свидание с любимым мужем и переночевать у него, оставив дом на попечение надежной фрёкен Ларсен. Это были долгожданные передышки от хлопот по хозяйству и всевозможных мелких проблем, поглощавших все свободное время. Не говоря уже о том, что и ночи сделались слишком короткими для серьезной работы над книгой.
Сигрид, очевидно, было не до писания — она не писала даже Дее, хотя стольким хотелось поделиться! Столкнувшись в Союзе писателей с другом Нильсом Коллеттом Фогтом, Унсет с долей иронии охарактеризовала свое новое положение: «В душе я добропорядочная буржуазная домохозяйка, только вот практической сноровки и знаний явно не хватает»[236]. Потому-то пока и не доходят руки до всех тех идей, что ей хотелось бы воплотить на бумаге. «Ужасная штука», оказывается, этот законный брак: Сварстад зачастую просто молча, с легкой полуулыбкой наблюдает за ее хлопотами, а если все-таки им удается завести беседу, то не успеет она принять более-менее интересный оборот, как чем-то прерывается. Возможно, ему было трудно понять, зачем жена срывается поливать ревень и свежепосаженные овощи посреди разговора о совершенно других вещах? С головой бросается в домашние хлопоты вместо того, чтобы провести свободное время с ним? Но уж такой она была, с радостью занималась своим маленьким огородом, с радостью держала в голове тысячу разных мелочей — радовалась и когда лицо мужа изредка озарялось широкой улыбкой, и когда его взгляд задумчиво устремлялся вдаль.
Дом, который создала Сигрид, не мог похвастаться богатой обстановкой, зато «каждый предмет мебели был красивым и почти каждый — старинным»[237]. С особенным удовольствием Унсет играла роль хозяйки за накрытым белой скатертью столом в уютной, обшитой березой столовой. Она щедро угощала шарманщиков и весело болтала с соседями. Ее опять переполняли жизненные силы и вера в себя и свои творческие способности. С наступлением осени она насчитала во рту сына новые зубки. С радостным нетерпением Сигрид ожидала Рождества. Со Сварстадом теперь удавалось увидеться только по воскресеньям: с Нового года открывалась его выставка, и к тому времени следовало все подготовить.
Рождество стало для них откровением. Если их первое семейное Рождество прошло под знаком ожидания, то второе олицетворяло собой сбывшиеся мечты, и даже несколько больше. Мало того, что Сигрид наконец могла позвать мать и сестер, — их маленькая семья удвоилась. Дети Сварстада были приглашены праздновать Рождество с ними. Сигрид твердо решила считать троих детей от первого брака мужа желанными и полноценными членами своего семейства. Старших она описывала как «умненьких, красивых и милых девочек»[238], но их младший брат Тронд, бессмысленно отрицать, был «во всех отношениях слабо одаренным ребенком», хотя и он хороший мальчик. Вопреки первоначальному договору, по которому Тронд оставался с Рагной, он вот уже три недели подряд жил с новой семьей отца. Что до девочек, то их они собирались взять к себе навсегда. Новоиспеченная мачеха фру Унсет Сварстад и слышать не желала увещеваний более искушенной мачехи Нини Ролл Анкер. А ведь Анкер по своему опыту знала, что отец всегда сохраняет привязанность к детям и насколько мачехе, при всем желании, бывает трудно заменить родную мать. Все время, пока Сварстад не покладая рук работал для выставки, его дочери жили у соломенной вдовы Сигрид Унсет Сварстад. Целый год прошел с тех пор, как она сама создала что-то, приносящее доход. Зато благодаря хорошим отзывам критики ей дали новую стипендию.
Выставка в Союзе художников имела успех, что оказалось как нельзя кстати. Сварстад снова был на коне. Рецензент «Верденс ганг» писал, что выставка Сварстада «стала лучшим свидетельством мастерства этого независимого художника и показала, что он идет своим путем, не поддаваясь никаким посторонним влияниям»[239]. А консервативная «Моргенбладет» заявляла даже, что «Сварстад принадлежит к числу тех, кого впоследствии назовут великими, а на этой выставке представлены, возможно, лучшие его работы»[240]. Сигрид Унсет Сварстад так отозвалась о выставке в письме к Нини Ролл Анкер: «Да — выставка Андерса удалась на славу — даже самые консервативные газеты были вынуждены отдать ему должное <…>. Ну а молодые критики и не скрывали своих восторгов»[241]. Многие рецензенты обратили внимание на «Фабрики на берегу Темзы» и «Канал в Шарантоне»; в целом выставка стала итогом разных свадебных путешествий Сварстада и Унсет. Не обошлось и без любимой реки Акерсэльвы. Тем не менее, когда Сварстад пригласил ее поехать вместе в Париж — можно ведь оставить малыша Андерса на бабушку? — Унсет не смогла, даже на время, переложить свои новые обязанности на других.
