это не отразится — меньше, чем в прошлом году, цех в нынешнем делать не будет, а вот рублей не получит. И пусть попробует после этого обойтись меньшим количеством рабочих! Впрочем, финансисты завода могут пойти на так называемое «замораживание» фонда зарплаты, то есть применить известный всем «щекинский метод» или нечто ему подобное. Но Болинов до тех пор торопиться не будет, он подождет решения финансистов. «А люди пока останутся при мне, — сказал он. — Так спокойней».
ОТНОШЕНИЕ К ЗАРАБОТКУ. Сегодня Черняев получает примерно двести тридцать рублей в месяц. Болинов сказал: «Нас, может, впрямую за большие заработки ударников и не ругают, но тут же ставят под сомнение правильность норм и расценок». Мол, многовато. Мол, простой рабочий, а зарабатывает больше, чем дипломированный инженер, плановик или бухгалтер. Нехорошо. Пить будет. Я слышал от Черняева: «Академик получает пять сотен — он пить не будет. Я две сотни — обязательно буду пить. Почему?! Даже обидно…»
В сознании некоторых людей происходит какое-то насильственное отделение зарплаты от труда. Деньги видны, а усилия рабочего человека, их оправдывающие, вроде бы незаметны. Давным-давно провозглашен лозунг «Каждому — по труду!», но могу себе представить, что скажут иные, когда Черняев будет делать 500 нормо-часов в месяц: не то их смутит, сколько он сделает, а то, сколько получит за это денег. «Мы не можем позволить, чтобы сменщик получал меньше Черняева!» Увы, это точно: разница в оплате труда хорошего и плохого токаря не отражает, к сожалению, принципиальной разницы в их классе. Но для того, чтобы Черняев со сменщиком зарабатывали одинаково, надо либо научить сменщика работать так, как работает Черняев, либо сдержать Черняева. Второй путь куда легче! И получается: если на одной стороне медали — сдерживание ударничества, то на другой — уравниловка. В иных коллективах дошло до того, что руководители стали бояться, как бы рабочий мало не заработал, даже если он совершеннейший бездельник. Отсюда выводиловка, «оплаченное безделие», воистину развращающее людей. Я заметил, что даже Черняев находится в плену общей неловкости перед солидным и честно заслуженным заработком. «Я не хочу походить на шустрого рабочего, — сказал он, — который забывает, что его соседу по станку тоже кушать хочется». Именно поэтому Черняев, способный трудиться еще лучше, предпочитает не шуметь о своих возможностях. Он молчит. Его возможности вопиют, а он сам молчит!
Психология человека — что парус на шхуне: то тянет вперед, то тормозит, смотря как «поставишь». Сдается мне, что далеко не у всех на заводе правильно поставлено понимание ударничества и идеи уплотнения. Отсюда много искусственных проблем-тормозов. Например: хорошо, мы людей отдадим, а куда денем станки? У нас что же, станки стоять будут? Или: предположим, фонд заработной платы «заморозят», уплотнение проведут, а потом, через какой-нибудь годик, от своих решений отступятся и все переиграют назад, а люди уже тю-тю! Где их тогда искать? Или: за счет кого прикажете уплотняться? За счет асов или середняков? Дудки! Каждый руководитель, конечно же, уплотнится за счет отстающих, и тут такое начнется!..
Это называется: в светлое будущее, но с небольшим запасом соли. На всякий случай.
МАРШРУТ ИЗ ПРОБЛЕМ. Объемы производства растут, а людские резервы близки к исчерпанию. На «Красном Сормове» ввели в строй новый механический корпус-красавец, там 342 единицы оборудования, и на мой вопрос, сколько не хватает станочников, начальник корпуса ответил: «Мы можем взять практически неограниченное количество людей». Без цифр ответил. Цифры уже ни к чему. Говорят, ни один станочник не может уйти с завода, предварительно не встретившись с директором или его заместителями. Вторую смену решили кормить бесплатно. Объявлено, что пятидесятиквартирный жилой дом, который уже строится, будет отдан токарям и фрезеровщикам. Всеми силами поднимается престиж станочников, некогда утерянный. Все герои «Красного Сормова» — «на берегу»: сборщики кораблей, сварщики, монтажники. Ни одного токаря. Теперь в школах появились лозунги: «Идите в станочники!» — на заводе не хватает четырехсот человек!
Но поднять престиж станочников — политический вариант решения вопроса, а не экономический. Кроме того, нельзя решать кадровые проблемы «по профессиям». Подняв престиж токарей, перекачаем людей в эту профессию, завтра начнется перекачка в монтажники. Зато ударничество подсказывает, правда, не единственный, но выход из положения: меньшим количеством рук — те же объемы! Идея уплотнения не только экономически целесообразна, но и вынуждена к исполнению.
Замечу при этом, рискнув еще раз повториться, что уплотнение далеко не всюду применимо и, кроме того, не единственный способ повышения производительности труда. Мы совершенно не коснулись, например, научной организации производства, внедрения новой техники и прогрессивной технологии, использования прочих резервов, связанных с развитием научно-технической революции.
«Красное Сормово» тем не менее отличный плацдарм для уплотнения. И отнюдь не за счет элементарного «вкалывания» рабочих — об этом надо сказать ясно и определенно, а за счет улучшения качества работы всех звеньев и служб, за счет использования резервов. Свои 500 нормо-часов Черняев, вероятно, мог бы дать даже в тех реальных условиях, в которых он сегодня работает. Но это не тот путь, он не может нас устроить. Высокая выработка Черняева только тогда приемлема, когда она будет достигнута нормальным трудом рабочего без сверхнапряжения, когда она естественно выльется, как результат решения целого комплекса экономических проблем.
Мне представляется огромное табло с кнопками-станциями, как на схеме Московского метрополитена. Вы хотите ехать до «уплотнения»? Нажмите эту кнопку, и перед вами вспыхнет маршрут из проблем, которые попутно придется решать: «Планирование», «Нормирование», «Определение трудоемкости», «Формирование фонда заработной платы», «Кооперирование», «Номенклатура» и т. д. Если угодно, нажмите кнопку «Номенклатура», и среди вспыхнувших проблем вы непременно найдете «Уплотнение». Короче говоря, нажимайте на кнопки — ехать-то все равно надо!
«Умом понимаю, а душа не берет», — признался однажды Болинов. Нет, я не могу обвинять его в трусости, в консерватизме, в местничестве и прочих грехах. Алексей Николаевич — человек знающий, честный, деловой и осторожный, при этом у него есть все основания осторожным быть. Прежде чем пойти на уплотнение, он «всего-навсего» хочет убедиться, что все звенья и службы завода готовы к этому акту. К сожалению, как мы выяснили, общий уровень готовности пока еще низок или, по крайней мере, не у всех одинаков. И уж наверняка никто не хочет быть первым. Но кому-то придется. Александр Черняев, взяв повышенное обязательство, делает 280 нормо-часов в месяц, а может и готов делать 500. «Порох» у него есть, но то, что он остается в «пороховнице», ненормально и противоестественно. Это понимают все. Рано или поздно Черняев заставит изменить положение. У него есть очень сильный способ воздействия: факт его существования.
ДЕЛО, ТОЛЬКО ДЕЛО
СЧЕТ НА МИНУТЫ. Я слышал, будто
