Но проделывала она это медленно, очень медленно. Тяжелая ракета весом 12,5 тонны со своим символом удачи, нарисованным между стабилизаторами, поднялась над стартовым столом всего на 4,5 метра. И застыла! Она вертикально висела в воздухе, не проявляя ни малейшего желания ни подниматься, ни вращаться вокруг продольной оси.
Зрелище было просто невероятным. В любой момент ракета могла завалиться или рухнуть и взорваться. Я невольно отступил назад, чтобы обрести хоть какое-то укрытие за толстой железной опорой испытательного стенда. Но, приникнув к окулярам бинокля, я продолжал следить за ракетой. Она продолжала висеть на той же высоте над стартовой площадкой.
Должно быть, произошла осечка в работе парогенератора турбонасоса, который обеспечивал подачу горючего. И насос не работал с полной отдачей. Он поставлял в камеру сгорания горючего лишь столько, чтобы тяга уравновешивала вес ракеты.
Кинооператор Кюн стоял у стенки испытательного стенда лицом ко мне. Должно быть, у него была хорошая нервная система. Ракета висела в воздухе всего в 90 метрах от него. Нимало не беспокоясь, он навел на нее свою кинокамеру. Кюн прекрасно понимал, что, если ракета рухнет назад, он окажется в смертельной опасности, но продолжал вращать ручку. Обращаться к нему было бессмысленно. Могучий рев двигателя заглушал все другие звуки.
Но наши газовые рули управления сработали просто потрясающе. Ракета, прямая, как шомпол, без всякой поддержки продолжала висеть в воздухе.
Прошло всего четыре секунды, но казалось, что они тянулись бесконечно долго. Теперь ракета была обязана опрокинуться. Сработает автоматика наклона. Ракета должна упасть.
Тяга оставалась постоянной. Из-за расхода топлива ракета становилась все легче. Почти незаметно, метр за метром, она начала подниматься. Постепенно носовая часть наклонялась к востоку. На высоте 10–12 метров, сохраняя вертикальное положение, она все же чуть качнулась в сторону оператора, но тот не оторвался от камеры.
Я затаил дыхание. Если наклон увеличится всего на пару градусов, ракета конечно же рухнет и снесет все пространство вокруг испытательного стенда.
Поравнявшись с отважным оператором, она приподнялась еще немного. Теперь от земли ее отделяло 18–20 метров, и было заметно, что она зависла в воздухе под углом.
Теперь она висела над стеной. Кюн, опустившись на колени, направил камеру почти вертикально вверх. Должен был получиться тот еще фильм!
Полный возбуждения, я выбрался из-под прикрытия металлической колонны. Я собирался кинуться вперед и оттащить Кюна с открытого места. Ракета могла рухнуть в любой момент.
Я понимал, что сейчас может произойти, и не спускал глаз с оператора. Я видел, как он неторопливо поднялся, продолжая вращать ручку камеры, и повел ее по диагонали вниз – с самого верха стены до земли. Бах!
Это было невероятное зрелище! Должно быть, я заорал во все горло! Дым, пламя! Клочья листового железа, ветви и тучи песка взлетели в воздух. Ракета рухнула на песчаный холм в 40 метрах от стены и взорвалась.
Оператор продолжал снимать. С трудом переведя дыхание, я опустил бинокль. Сердце билось с такой силой, что я ощущал боль в груди. Но я был преисполнен огромной гордости. Только так, только с такими людьми мы сможем успешно завершить работу.
В среду 17 августа 1943 года за длинным столом моего кабинета в Пенемюнде собрались полковник Стегмайер, отвечавший за выпуск опытных образцов, министерский советник Шуберт со своим управляющим, главный инженер отдела планирования Рудольф, инженер Шталькнехт, фон Браун, Штейнхоф и Тиль, а также Реес, начальник экспериментальных мастерских.
Обращенные к западу широкие окна, прикрытые яркими портьерами со стилизованными изображениями красных грифонов и северогерманских соборов, были открытыми. Приглушенный свет подчеркивал четкие очертания и мягкую цветовую гамму помещения, украшенного красивой удобной мебелью, обилием цветов, коврами и картинами.
Обитые кожей двери, которые вели в соседнее помещение, были закрыты. Телефонные звонки принимал мой адъютант. Мы собрались на закрытое совещание.
Вот уже несколько дней солнце палило сухую песчаную почву острова Узедом. Мы мечтали о прохладе, о дожде с ветром. Но эта душная атмосфера не мешала дискуссии, которая шла вот уже несколько часов. Столкновение взглядов и мнений было жестким и неуступчивым. Причиной этой войны были растущие противоречия между отделами конструирования и производства.
Инженер Шталькнехт в очередной раз стал возмущенно сетовать, что конструкторы с задержками поставляют производственные чертежи, а это, в свою очередь, серьезно сказывается на графике выпуска «А-4». Фон Браун, Тиль и Реес отказывались принять на себя ответственность, ссылаясь на отсутствие опытных сотрудников в отделах планирования, конструирования и опытного производства. Итог подвел Шталькнехт:
– Я должен еще раз подчеркнуть – и в данном случае мы все придерживаемся единого мнения, – что график Дегенколба, предусматривающий с января 1944 года ежемесячный выпуск девятисот изделий, нереален. Тем более, что чертежи поступят ко мне только в первых числах октября. Самое узкое место – это опытное производство, которое катастрофически запаздывает со своей продукцией. Им надо самым решительным образом перестроиться, ибо в противном случае невозможно…
Его прервал профессор фон Браун, возбужденно вскочивший с места:
– Если уж мы начали критиковать друг друга, то я хотел бы вернуть этот критический выпад к своим истокам. Мне нет необходимости говорить вам, генерал, что созданный в январе специальный комитет по выпуску «А-4» под руководством Дегенколба отнюдь не облегчил нам работу. Наоборот – он тормозил нашу основную задачу, каковой является конструирование. Как бы настойчиво мы ни просили, мы не могли получить людей, в которых нуждались. Несколько более или менее умелых специалистов, которые после месяцев задержек и волокиты все же прибыли, оказались неподготовленными к нашей специфике, так что никакого облегчения мы не почувствовали. В отделах производства и правки чертежей катастрофически не хватает сотрудников, так что они уже работают с головокружительной быстротой. Объем работ, которые мы должны выполнять, столь огромен, что мы никак не успеем к критическому сроку первого октября. Как мы можем сконструировать и выпустить оригинальные пресс-формы и штампы, когда у нас нет ясности, как в конечном итоге будет выглядеть изделие? Трудности с поставками сырья заставляют нас работать с тем, что есть под руками, и жить надеждами на улучшение снабжения. Я могу лишь сказать, что глубоко сожалею о вашем согласии с графиком Дегенколба. Я со всей серьезностью прошу вас сообщить высшему руководству, что в настоящее время проект «А-4» реализовать невозможно. Первым делом мы должны, обретя мир и покой, создать прототип изделия, которое можно запускать в массовое производство, и лишь потом приступать к изготовлению рабочих чертежей.
