Нет, в нем моих песен нет. Там вообще никаких песен особо нет.
Как вы относитесь к творчеству самодеятельных авторов, которые работают в другом ключе: Визбор, Ким, Егоров и другие?
Егорова я не знаю. К Визбору отношусь с симпатией. Очень люблю его песню о Сереге Санине.
К Юлию Киму отношусь с большим уважением.
Расскажите о Золотухине.
Ну что сказать о Золотухине? — Он разносторонний артист, разносторонний человек. Возможно, в будущем станет прекрасным писателем. Пока это аванс, но может быть скоро, неожиданно для всех, он станет крупным писателем. То, что он написал пока, очень интересно. Он мой лучший друг. Я с ним с удовольствием работаю как с партнером. В жизни он очень открыт. Он располагает к себе. Он умеет слушать. Он проявляет любопытство к людям, к тому, что они говорят. С ним очень хорошо работать. Я с ним работал много, снимались мы вместе, сейчас в театре продолжаем работать.
Во что вы верите? Верите ли вы в искренность и доброжелательность? В дружбу?
Безусловно. Я верю в искренность и доброжелательность. Я не верю в сиюминутную восторженность, потому что это сиюминутное дело. Это потом проходит и наступает время раздумий. Именно в это время часто меняется мнение о тебе людей, которые необычайно восторгались по первости, даже еще не узнав, что ты делаешь, не услышав, о чем ты им хочешь петь и рассказать. А те чувства, о которых вы написали, — я, безусловно, в них верю, а иначе и жить нельзя. Как же не верить в искренность, если надеешься, что человек искренний. Хотя если вы находите такие качества повсюду, то вы счастливый человек.
Какова цель искусства?
На такие вопросы я никогда не отвечаю. Вы не обращали внимания, как во всяких кинопанорамах разоблачали себя артисты, которые были всегда в ореоле какой-то таинственности, недосказанности. Ведущий его спрашивает: «Как вы работали над ролью?» Актер отвечает: «Мы работали вместе с режиссером и придумали. Мы придумали, что этот человек — не просто плохой человек. В нем есть и хорошее. И я стал искать, в чем он хороший, чтобы потом сыграть…»
Ну зачем вы выспрашиваете меня мои мысли об искусстве и о том, каковы цели искусства. Цель искусства, конечно, гуманизм. Вы же не хотите, чтобы я старался казаться умнее, чем я есть на самом деле. Все, что я думаю и об искусстве, и о жизни, и о людях, — все это заключено в моих песнях.
Я так самовыражаюсь. Если хотите знать мое мнение, слушайте мои песни.
С чего началась ваша актерская деятельность ? Когда и почему вы почувствовали себя актером? Какова роль театра и искусства вообще в человеческом обществе? Чем можно объяснить вашу популярность ?
Вы очень много вопросов мне задали. Это надо ответить большой брошюрой. С чего началась моя актерская деятельность — это очень просто. Я бросил строительный институт и поступил в школу-студию МХАТ. С трудом, потому что считали, что у меня больной голос. Пока этот голос стал модным, прошло целое десятилетие.
В чем причина популярности моей — я популярность не очень сильно ощущаю. Когда продолжаешь работать, нету времени на то, чтобы как-то обращать внимание: а я, по-моему, еще более популярен, чем вчера. Чтобы не почить на лаврах, надо продолжать работать. Пока я могу держать в руках карандаш, пока здесь что-то вертится, я буду продолжать работать. Не помню я, когда стал популярным; не знаю, в чем причина моей популярности. Разберитесь сами. Спросите у своих друзей. Если они ко мне прилично относятся, они вам скажут, почему они ко мне так относятся. А чего же меня спрашивать, в чем причина. Разве можно на это ответить?! Одна из причин, почему эти песни стали известны, это их дружественный настрой. В них есть доверие. Я абсолютно доверяю залу своему и своим слушателям.
Собираетесь ли вы выпустить книгу стихов? Если да, то как она будет называться?
Это не только от меня зависит, как вы понимаете. Я-то собираюсь. Сколько прособираюсь — не знаю. Сколько будут собираться те, от кого это зависит, — тем более мне не известно. Как она будет называться — как вы понимаете, еще пока даже разговора об этом нету серьезного. Хотя есть предложения и по поводу книги, и по поводу подборок. Вы знаете, чем становиться просителем и обивать пороги редакций, выслушивая пожелания, как переделать строчки, лучше сидеть и писать. Вместо того, чтобы становиться неудачником, которому не удается напечататься. Зачем?! Можно писать и петь вам. Это же тоже самое. А вы не думаете, что магнитофонные записи — это род литературы теперешней? Ведь если бы были магнитофоны при Александре Сергеевиче Пушкине, то, я думаю, некоторые его стихи были бы только на магнитофонах.
Помните ли вы свою первую любовь? Счастливы ли вы?
Я счастлив невероятно. Очень. А по поводу первой любви — конечно, помню. Она же первая, как же можно забыть.
Можно ли создавать произведения искусства, обладая повышенной чувствительностью и восприимчивостью, но не имея жизненного опыта?
Можно. Но лучше и опыта иметь немножко. Вы наверное, понимаете под жизненным опытом ситуации, когда вас жизнь била молотком по голове. Короче говоря, страдание. Верно? Вообще-то, конечно, искусства настоящего без страдания нету. Не обязательно, чтобы человека притесняли, стреляли в него, мучали, забирали родственников… Нет, если человек в душе, даже без внешних воздействий, испытывал вот это вот чувство страдания: за людей, за близких, за ситуацию — это уже очень много значит. Это есть база, это создает жизненный опыт. А страдать и очень сильно могут даже молодые люди. Так что возможно писать, будучи молодым человеком, обладая повышенной чувствительностью, но не имея жизненного опыта в том смысле, в котором вы говорите. Я так думаю. Другие могут думать по-другому. Это не постулаты.
Что важнее: семья, счастье, карьера или долг?
Семья — это хорошо. Счастье — это лучше. Карьера тоже не мешает. Долг — безусловно!
Нам нового начальника назначили…
Ну я вас поздравляю. А если вы имеете в виду, что это название песни, — это не моя. Я про начальников не пишу.
У вас много песен для детей. Напишите, пожалуйста, песню про маленького принца.
Возможно, будет такая песня. У меня с детскими вещами просто трагедия. Я давно пишу детские стихи, у меня даже есть книжка детская. Примерно на 3-4 печатных листа. Очень большая книжка стихов детских. Целая поэма, состоящая из девяти частей. Я ее принес в редакцию. Один писатель — я не помню его фамилии — написал рецензию: «Горький говорил, что для детей надо писать лучше, чем для взрослых. Почему же Высоцкий…» Редактор был в восторге от моей книги, но после рецензии сник. Я его спросил, кто это такой. Он ответил: «Очень известный детский писатель!»
