— У Карен есть собственные средства, и у Джинджера тоже. Остальные из нас выкручиваются как умеют.
— Понятно.
— Я имею в виду, что у меня нет надежного гнезда. — Луиза ждала продолжения. Она-то понимала, что значит не иметь надежного гнезда. — А у этих двоих есть. Но я не жалуюсь. Джинджер работает, а Карен нет. Сейчас не работает. У нее была работа в баре, но она ее потеряла.
— О Боже, — сочувственно округлила глаза Луиза.
— Не жалей ее. Она работает для развлечения, когда придет настроение. Она платит за все — за счет своего отца. Садись к столу. Давай потолкуем.
Луиза отодвинула тяжелый деревянный стул и села. Стол был широкий, крепкий и весь завален старыми воскресными газетами. В тоне Эша, когда он говорил о Карен, было нечто интригующее. Что-то не совсем уважительное.
— А у твоих родителей нет денег?
— Мои родители со мной в разводе.
— Они что?
— Я с ними не вижусь. Больше не вижусь. Это скучная история. А ты?
— О, мой отец умер. Мама живет в Кенте, работает в одном из отделов службы здравоохранения.
— Правда? — Он сейчас не смотрел на нее, разливая по кружкам чай. — Давно это случилось?
— С моим отцом? Уже больше года. Я стараюсь не думать об этом, если могу. Он был веселый, дружелюбный, все его любили. Всегда был рядом и всегда оставался самим собой. — Луиза сняла пальто и пристроила его на спинку стула, одернув джемпер, надетый нынче утром после целого часа размышлений, какой все-таки предпочесть; остановилась на джемпере с треугольным вырезом: если она чуть-чуть наклонялась вперед, в вырезе приоткрывалась взгляду ложбинка между грудями. — Нельзя ли попросить у тебя стакан воды?
— Разумеется. Конечно. Ты все еще себя неважно чувствуешь?
— Я быстро устаю.
Она наблюдала за тем, как он берет стакан и наполняет его минеральной водой из холодильника. Луиза этого даже не ожидала. Но может, вода принадлежит Карен?
— Значит, Карен твоя подружка? — спросила Луиза, но Эш так холодно поглядел на нее, что она поспешила сделать вид, будто что-то ищет в своей сумке.
— Карен — сестра Джинджера. Она поет для нас. И мы с ней знакомы достаточно долго, это верно.
Луиза открыла первую газету из привезенных с собой. Быстро перелистала страницы. Газета старая, это плохо. Она нашла конфиденциальные объявления и постаралась сосредоточиться.
— У нее великолепный голос. Грудной, создающий атмосферу, по-настоящему сексуальный.
Эш бросил чайные пакетики в пластиковую корзину для мусора и принес кружки с чаем.
— Это замечательно.
Итак, Карен талантлива. Это еще хуже. Луиза уткнулась в объявление о специалистах по городскому дизайну. Эш поставил перед ней стакан с водой и кружку с чаем и сел.
— Я познакомился с ней в Гилдхолле[25].
Так. Гилдхолл? Ну и что дальше? Луиза напустила на себя самый безразличный вид.
— Меня познакомил с ней Джинджер. Мы подружились. Я это ценю.
— Понятно.
Дружба. Это еще хуже, чем вожделение. Дружба существует вечно. Луиза открыла сумку и достала шариковую ручку. Тщательно обвела ею объявление.
— Я знаю обоих уже десять лет, — продолжал Эш.
Десять лет. Десять проклятых лет? Они могли пожениться.
— Она смелая женщина. Может увлечь публику.
— Двадцать тысяч в год… Если подумать…
Что он имеет в виду? Что значит — увлечь публику? Увлекла она и его тоже… в свободное время? Само собой, увлекла. Она точно его подружка. Глаза у Луизы горели, когда она перечитывала объявление в пятнадцатый раз.
— Сам я петь не могу. Я только музыкант. Джинджер тоже не поет, зато отлично разбирается в гармонии. Нам нужна еще одна женщина. Я не думаю, что ты можешь петь, или как?
Луиза посмотрела на него отсутствующим взглядом. Она слышала каждое слово. Она могла бы написать их и прочитать ему, но сейчас не время устраивать подобные демонстрации.
— Извини?
— Я просто размышлял вслух. У тебя потрясная фигура и красивое лицо. Уверен, что в гриме ты бы выглядела потрясающе. Ошеломительно.
— Обычно я накладываю макияж, — тупо проговорила она, не в состоянии сообразить, держаться ли ей глубоко подобострастно или отчаянно дерзко. — А пение мое причиняет людям физическое страдание.
— Ты умеешь на чем-нибудь играть?
Луиза задумалась над ответом. Нет, если говорить, то честно.
— На пианино. Но моя игра тоже причиняет людям физическую боль.
— Ну да? Ты всерьез? И насколько сильны их страдания?
— Достаточно, поскольку они вызывают постоянные жалобы соседа сверху. Потому что я играю громко и плохо, зато с бурным энтузиазмом.
Луиза извлекла из архивов памяти самый безразличный взгляд, обратила его на Эта, но тут же снова переключила внимание на свою газету. Но Эш, видимо, заинтересовался тем, что она делает, и спросил:
— Ты, я вижу, имеешь какое-то отношение к городскому планированию?
— Нет, — ответила она.
— Мне просто любопытно, с какой целью ты обвела это объявление.
— Решила, что в этом есть определенный смысл. Если я и обращаюсь куда-то по поводу работы, для которой квалифицированно не подготовлена, я ведь не обязана докладывать им об этом, верно?
Эш откинулся на спинку стула и усмехнулся. Луиза взяла кружку с чаем и отпила большой глоток. Чай был хорош.
— Тебе следует быть умней в этом отношении. Надо подбирать что-то более подходящее, а не путать дело. Парни в центре по трудоустройству не дураки.
— Путать дело? Что это значит? Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты должна обращаться к ним с просьбой о работе и ходить на собеседования, но не сообщать им, черт побери, что у тебя есть какие-то предложения. До тех пор, пока ты вынуждена работать по контрактам, разумеется.
— Как мне это делать? — спросила Луиза, встревоженно глядя на него. Самый великолепный мужчина в Лондоне сидит напротив нее за столом, это правда, но она беременна, торчит в своей квартире одна-одинешенька, одолеваемая тошнотой по утрам, и это занимает все ее мысли. — Я не понимаю, что ты говоришь.
— По существу, ты должна говорить им то, чего они не хотели бы слышать. Если им этого недостаточно, веди себя так, будто ты на грани полного истощения. Если и это не пройдет, пукни погромче.
Луиза вытаращила глаза. Опуститься до этого? Пустить ветры? Он мог бы сказать ей об этом в кафе.
— Пукнуть?
— Пукнуть, — повторил он, подкрепив свои слова кивком, и снова улыбнулся ей.
Легко ему улыбаться. Ей, например, хотелось заплакать.
— Хорошо тебе улыбаться. А если это кончится тем, что мне предложат вполне подходящие места, а я, как назло, не смогу принять предложения, и тогда потеряю квартиру, что самое ужасное. Мне следует иметь какой-то свой вариант.
