Под Сталинградом впервые попытались применить штурмовики для боевых действий ночью, вспоминал Иван, но вынуждены были отказаться. Причины были ему неизвестны, о них можно только догадываться. "Ил" не очень приспособлен к ночным полетам, и потери оказались большими… Могли повлиять на судьбу ночных действий и просто малое количество машин в полках, и большой объем дневных задач.
Под Белгородом корпус, в котором служил Сохатый, вновь пытался "освоить ночь". Инженеры даже сделали приспособление на самолетах, уменьшающее ослепление летчика моторным выхлопом, но "ночная война" не прижилась. Скорее всего и здесь повлияла "сталинградская причина".
Сохатый стал представлять себя и группу по этапам полета в ночном небе… Темень, слепящие выхлопы мотора впереди кабин, мешающие летчику видеть линию горизонта, землю и соседнюю машину, которая совсем рядом. Блики кабинного освещения и опять же выхлопы, делающие стекла фонарей летчика и стрелка зеркально-непрозрачными, усугубляющими окружающую темноту, создающие ложное представление об окружающем мире. Смертельно яркие лучи прожекторов врага окажутся опаснее снарядов и пуль, выпущенных по самолетам, так как могут полностью ослепить сразу несколько летчиков.
Он попытался "увидеть" из своей кабины пикирование, пламя от стрельбы своего оружия, реальную опасность столкновения самолетов между собой и потери пространственного положения при ослеплении…
"Дальняя авиация воюет ночами с первого дня войны. Прошли годы, а она все еще выполняет задачи одиночными экипажами. Видимо, неспроста…"
Вопросы и сомнения, которым нет конца. И ни один нельзя забыть, когда Сохатый будет ставить задачу летчикам.
"Если никто не оторвется от строя и не потеряется в темноте, если самого не собьют над станцией, то приведу пилотов домой. Но как они будут действовать над аэродромом самостоятельно, не владея приборным полетом, как выполнять посадки в темноте? Опыт нужен! Опыт! А его ни у меня, ни у тех, кто полетит, ― нет…"
Но задачу выполнить нужно, и Сохатый по крупицам стал выстраивать схему предстоящего вылета. Неожиданно и ярко вспомнился его единственный за летную службу ночной полет на У-2, в котором он по невероятно благополучному стечению обстоятельств остался жив.
Иван начал скрупулезно восстанавливать в памяти детали тогдашних своих действий и ощущений, надеясь в них увидеть будущее поведение и самочувствие летчиков, которые полетят с ним, стараясь найти ответы на многие вопросы, волнующие сейчас его.
― Товарищ майор, ― Сохатый услышал, как дежуривший по КП адъютант эскадрильи подходит к нему, ― собрались уже. Вы что, спите? Вот нервы!
― Нет, не сплю, ― Сохатый сел. ― А нервы есть. Как же без них… Планшет оставляю здесь. Выберу летчиков и сразу вернусь обратно. Готовиться тут будем.
Сохатый вышел. Метрах в двадцати от палатки увидел полукругом стоящих летчиков, а за ними, как всегда, в затылок ― воздушных стрелков.
Негромкие разговоры враз смолкли. Выжидающе-вопросительные взгляды обратились к нему, и он двинулся им навстречу. Пятнадцати шагов хватило Ивану, чтобы осмотреть строй и убедиться: все в сборе. Прежде чем начать говорить, он еще раз внимательно оглядел летчиков бывшей своей эскадрильи, прикидывая, кого бы из них взять в полет.
― Товарищи! Приказано в глубоких сумерках, через двадцать минут после захода солнца, нанести удар девяткой самолетов по железнодорожной станции. Я ― ведущий… Станция прикрыта плотным зенитным огнем. Днем над ней дежурили истребители. Возвращение домой, как вы понимаете, будет ночью со всеми вытекающими из этого сложностями и опасностями… Пойдут только желающие. На обдумывание даю три минуты. С решением не горячитесь.
Он посмотрел на часы и повернулся к инженеру полка.
― Товарищ инженер! С командиром вопрос согласован. Как только определится, кто полетит, на самолеты подвесить по три фугасных и по три зажигательных бомбы. Взрыватели мгновенные. Реактивные снаряды поставить на стрельбу одним залпом. Проверить самым тщательным образом ночное оборудование самолетов и показать летчикам, как им пользоваться, Вылет, он взглянул на часы, ― через сорок минут.
― Иван Анисимович, все будет сделано. Давай быстрей самолеты.
Сохатый повернулся к летчикам.
― Ну как, товарищи офицеры, обдумали? Кто хочет полететь ― два шага вперед!
Майору очень хотелось, чтобы первыми вышли из строя летчики, которыми он раньше командовал. Если не все, то хотя бы старики, пролетавшие с ним вместе целый год. Нужен был пример. За первым летчиком, шагнувшим в ночь, появятся и другие смельчаки.
Прошло три, может быть, пять секунд молчаливого ожидания, и сердце Ивана радостно и благодарно екнуло: вперед шагнул принявший от него эскадрилью Гудимов, за ним сразу двинулись Терпилов, Безуглый и все остальные прежние его подчиненные. А потом произошло совершенно неожиданное ― сделала два шага вперед половина летчиков ― все, кто имел более или менее приличный боевой опыт. Теперь нужно было сделать верный выбор и не обидеть людей. Если не все, то абсолютное большинство из шагнувших вперед действительно хотят лететь, и каждый надеется, что выбор падет на него. Отказать сейчас ― это все равно что выразить публичное недоверие… Решай быстрее и не ошибись. Молчать нельзя.
― Гвардейцы, спасибо вам за товарищество и доверие. Но всех на вылет я взять не могу. Решим так: пойдет пять экипажей третьей и звено первой эскадрилий. Заместителем в воздухе назначаю Гудимова. Остальных добровольцев определить непосредственным командирам. Кто полетит, быстро в палатку на подготовку, стрелкам ― на самолеты. Свободные ― в распоряжении командиров эскадрилий.
Сохатый повернулся к строю спиной и пошел в палатку, чтобы не мешать комэскам: был уверен, что те сами выберут людей, способных наиболее успешно решить нелегкую задачу.
Истина ― на фронте живет тот дольше, кто чаще в бой летает, ― им тоже была хорошо известна.
* * *
Сохатый вел группу к Висле. Как будто все вопросы полета были разобраны, и видимых причин для беспокойства пока не было. Но чем больше тускнел пламень заката, тем тревожней становилось у него на сердце. Идущим рядом летчикам он доверял: они имели опыт боев, взлетали иногда в утренних сумерках, из полутемноты уходили вверх к светлому небу. Теперь же часы сложности вращались наоборот: все хуже виднелась земля и все труднее становилось управлять машиной визуальным методом, что единственно подходило при полете в строю.
Ночь и облака набирали силу, и Иван прикидывал, что от них можно ожидать в ближайшие полтора часа, "Если облака полностью закроют небо, то темень еще больше сгустится. Над целью будет меньше возможностей для маневра, а прожектора станут более опасными: ослепят одного ― плохо, а если нескольких?… Без надежды победить никто в бой не ходит… Летчики доверились мне. Я верю в них. На аэродроме ждут. Не можем мы подвести себя и старших".
