В 1949 г. маленький балкон мельком появляется в экранизации Берджессом Мередитом романа Сименона «Человек на Эйфелевой башне». Закадычный друг Мегрэ преследует безумного маньяка (в исполнении Франшо Тона), совершая всю дорогу невозможные прыжки через дымоходы от Монмартра до площади Сент-Андре-дез-Арт. Тон падает на балкон, открывает дверь и исчезает.
В книге о местах, где в Париже жил Бодлер, опубликованной в 1967 г., на черно-белой фотографии изображено кафе под балконом (теперь оно называется «Усадьба»), наполовину загороженное офисным зданием «Ситроен ДС», но моментально узнаваемое по фотографии Марвиля, сделанной веком раньше. Вероятно, это фото было сделано приблизительно в то время, когда в «Усадьбу» частенько заглядывал Джек Керуак (1922–1969, американский писатель, поэт, представитель литературы «бит-поколения». – Пер.), который приходил в поисках предков, любви и алкогольного просветления. Стена над кафе белая и голая. Скоро ее покроют граффити, которые появятся в начале 1970-х гг. и будут изменяться быстрее, чем когда-либо менялись рекламные плакаты.
Этот балкон все еще можно увидеть на некоторых картинках в Интернете: он кажется одним из тех тайных мест, которые внушают каждому, кто случайно видит их, мимолетное желание. На некоторых картинках изображено здание справа от кафе на углу улицы Сент-Андре-дез-Арт. Во времена барона Османа, когда все вокруг превращалось в щебень, а дома тряслись от вибрации техники, работающей на сносе зданий, никто не догадался бы, что дом, где прошло детство Бодлера, простоит еще полтора столетия (см. фото 6). На нем по-прежнему висят жалюзи вместо ставней, быть может, потому, что окна построек доосмановой эпохи расположены слишком близко друг к другу, чтобы деревянные ставни могли полностью открыться, или потому, что дома, как люди, запечатлевают в памяти привычки, и нет смысла менять их, когда снос неминуем.
Насколько всем было известно, голову в последний раз видели на верхнем чердачном этаже медицинского института. Это был необычный предмет, не такой, который можно потерять или перепутать с чем-то еще. В отличие от своих соседей, большая часть которых представляла собой доисторических двуногих, шимпанзе, убийц и сумасшедших, она была полностью одета плотью. Ее владелец не был откопан на забытом кладбище или съеден своими врагами, это был великий вождь, который объединил крохотные народы в могущественный и справедливый союз и нанес мощный удар по французской национальной гордости и интересам.
Вот что было известно наверняка: голова была отправлена в Министерство военно-морского флота в Париже. Оттуда она была послана на другой берег Сены в маленький музей господина Брока в медицинском институте, где она могла бы оказаться полезной ученым в их исследованиях развития и временного регресса человеческой расы.
Что происходило с головами, когда они разлагались или уже не были востребованы наукой, никто сказать не мог, поэтому начались суетливая работа с документами и тщательный осмотр старых хранилищ, когда премьер-министр Рокар согласился на просьбу представителей движения за независимость о принятии мер к тому, чтобы голова их исторического вождя вернулась в дом его предков.
Это было в 1988 г. Прошли век и десять лет с того момента, когда голова появилась в Париже, а науку, которая обращалась к черепам для того, чтобы измерить свой собственный уровень цивилизации, уже давно стали считать вздором. Несколько предметов, имеющих некоторое отношение к голове, появились на Всемирных выставках 1878 и 1889 гг., но не сама голова, которую сочли бы слишком ценным экспонатом, чтобы подвергать неделикатному обращению и выставлять на таком мероприятии. Там были выставлены мумифицированные останки, несколько орудий труда и музыкальных инструментов, неотделанный бюст Виктора Гюго и немного оружия – каменные топоры, копья и украденные винтовки, – названного в «Бюллетене» Географического общества «последними усилиями обреченной расы, которые, не выполнив задачу ее освобождения, служат только укреплению ее оков и ускорению часа ее полного вымирания».
К сожалению, никаких записей о голове найдено не было, и участники переговоров, прибывшие из-за моря, вынуждены были возвратиться на родину ни с чем, кроме дипломатических документов и обещаний. Одна парижская газета, будучи менее щепетильной в отношении политических устремлений бывшей колонии, пошутила, что администрация премьер-министра Рокара снова «потеряла голову».
Весть о восстании достигла Парижа даже с еще большими проволочками, чем обычно. Телеграфные провода были перерезаны, а почтовое сообщение с Сиднеем (пять дней в хорошую погоду) прервано. Первый подробный список жертв появился в «Фигаро», прежде чем правительство получило эту новость. Один читатель «Фигаро», который отплыл из Нумеи (столица острова Новая Каледония в Тихом океане, заморского владения Франции. – Пер.) после начала волнений, послал его вместе с другими почтовыми отправлениями с Сандвичевых островов. Список был поделен на поселенцев, государственных служащих, жандармов, освобожденных узников, ссыльных лиц и цивилизованных местных жителей. Всего в нем значились сто тридцать шесть имен. Краткие описания создавали у читателей в Париже впечатление мирной колонии, которую постигло ужасное несчастье: в списке были солдаты и полицейские, но также телеграфист, садовник, дорожный инженер, ссыльный, который работал в гостинице, и две семьи, маленькие дети которых были убиты дикарями.
И хотя в отчете недвусмысленно отрицалось, что существует угроза самой Нумее, так оно и было на самом деле. Столица Новой Каледонии занимала приблизительно такую же площадь, что и Париж, но в ней едва насчитывалось четыре тысячи жителей, почти все из которых были европейцами. По обычным меркам ее укрепления были примитивными, построенными французскими и алжирскими ссыльными из исправительной колонии на полуострове Дюкос, который служил северным берегом гавани. Гавань защищали орудийные батареи и белые коралловые рифы, которые серебряным кольцом окружали остров, а также маленькие бухточки – ночной кошмар моряка – и топкие ручьи. Но нападение из глубины территории было трудно отразить. Голые холмы, которые свысока смотрели на деревянный город, были окружены лесами. Когда человек, который дежурил на сигнальной башне, был зарезан и съеден, его убийц-канаков можно было только заставить отступить в глубину острова, где над горным массивом Гумбольдта висела сухая дымка. В то время, когда начались беспорядки, только отряд солдат и пастух-баск со стадом из двухсот овец благополучно пересекли южную часть острова, хотя несколько исследователей сообщали об услужливых и любознательных местных жителях, которые предавались своим каннибальским инстинктам только в особых случаях.
