Через несколько дней мы получили сообщение, что новый рекорд советских летчиков составляет 10 148 километров по ортодромии.
Экипаж М. М. Громова состоял из весьма известных в нашей стране авиаторов. Командир экипажа М. М. Громов — один из старейших советских летчиков — проявил себя блестящим летчиком-испытателем. Особенно плодотворна была его совместная работа с А. Н. Туполевым. На его машинах Громов совершал известные рейсы через сибирские просторы в Китай, полеты на пассажирском трехмоторном самолете АНТ-9 по Западной Европе и многие другие.
Второй летчик А. Б. Юмашев также был опытным летчиком-испытателем НИИ ВВС.
Штурман экипажа С. А. Данилин — мой однокашник по аэросъемочно-фотограмметрической школе. В одной группе мы вместе окончили в 1921 году аэронавигационный курс этой школы. Ко времени полета в 1937 году С. А. Данилин стал организатором испытания всех новых приборов, предназначавшихся для оборудования самолетов, и штурманское дело знал в совершенстве.
Самолет АНТ-25 Громова мало чем отличался от нашего. Конструктивно обе машины были одинаковые, но для полета Громова были внесены некоторые улучшения в оборудование. Учитывая опыт Чкалова, экипаж которого испытывал недостаток в кислороде, в самолете Громова был установлен большой запас жидкого кислорода. Это позволило экипажу длительное время идти на относительно больших высотах. Кроме того, М. М. Громов, глубоко веря в безотказную работу мотора, пошел на дальнейший риск: с машины было снято все, по его мнению, лишнее, в том числе резиновая лодка и баллоны для придания самолету плавучести. За счет этого они взяли дополнительно полтонны бензина.
Погода в общем благоприятствовала М. М. Громову, и они стартовали с подмосковного аэродрома 12 июля 1937 года в 3 часа 21 минуту по Гринвичу.
— Егор! Вот видишь, как быстро Громов достиг Северного полюса — всего за 24 часа! — говорил Чкалов Байдукову.
— А мы? Саша! Посмотри-ка по своим записям в бортовом журнале, требовал от меня Валерий.
— А мы потратили на это 27 часов, то есть на три часа больше, говорю я, заглядывая в бортжурнал. — Кроме того, у нас к этому времени был и перерасход горючего — около 300 литров.
Посадка Громова произошла на рассвете 14 июля, т. е. в день нашего отплытия из Нью-Йорка. Чкалов был искренне рад успеху Михаила Михайловича. Он всегда отзывался о нем, как об одном из самых лучших и вдумчивых инструкторов, уважал его за выдержку, настойчивость и смелость.
Итак, мы возвращаемся на Родину. Народная пословица говорит: «Как ни хорошо в гостях, а дома лучше». И вот мы на пути в Европу. До свидания, Америка, страна, в которую мы проложили воздушный путь и которую… как следует не посмотрели.
— Ничего, ничего, — утешал Чкалов. — Сейчас дела много, домой надо, а туристами сюда всегда успеем приехать.
Туристами нам так и не удалось стать, но мы никогда не забудем горячих проявлений дружбы и симпатий со стороны американского народа к нам, летчикам Страны Советов.
Многое сделали американские и канадские власти по обеспечению нашего перелета. Они безвозмездно обеспечивали экипаж сводками погоды и поддерживали с самолетом непрерывную связь с момента приближения его к материку Северная Америка. Метеорологические службы обеих стран работали усиленным темпом, предоставив в распоряжение организаторов перелета свою радиосеть.
Надо, конечно, оговориться, что даже самое лучшее содействие не может изменить того факта, что на северном побережье Североамериканского материка в то время не существовало густой сети радиосвязи, зимовок, метеорологических станций, столь широко покрывшей за две пятилетки советскую Арктику.
И все-таки в пределах возможного было сделано все. Мощная коротковолновая радиостанция военного ведомства в Анкоридже на Аляске главная станция двусторонней связи с самолетом во время его прохождения в районе от острова Патрика до пересечения 60-й параллели — начала принимать наши сообщения с борта самолета еще задолго до того, как мы достигли Северного полюса. Связь Аляски через Сиэтл с Вашингтоном была налажена так хорошо, что наше приветствие партии и правительству СССР было получено в Вашингтоне для ретрансляции через полчаса после отправки его с самолета.
Через 20 часов после отлета из Москвы радиостанция в Анкоридже начала по заранее установленному расписанию давать самолету в первые 12 минут каждого третьего часа с полуночи по Гринвичу метеорологические сводки. И до самого момента посадки органы и учреждения связи работали безукоризненно.
…Но сейчас и у нас, и у них все это позади. Покачиваясь на океанских волнах, мы плывем на пароходе «Нормандия». Два дня понадобилось нам на то, чтобы обойти это огромное судно и разобраться, где что расположено и куда ведут входы и выходы.
«Нормандия» — это один из крупнейших пассажирских кораблей мира. Он принадлежит обществу трансатлантического сообщения «Фрэнч Ляйн» и совершает регулярные рейсы между Нью-Йорком и Гавром.
«Нормандия» — это 84 000 тонн веса, четыре сверхмощные паротурбины, четыре винта по 5 метров в диаметре. Скорость парохода до 50 километров в час, экипаж и пассажиры — 3000 человек.
Если начать осмотр парохода сверху — с капитанской палубы, то под ней размещена открытая палуба, «солнечная», ниже — крытая палуба для прогулок, затем нечто вроде бельэтажа с наилучшими каютами. Потом идут этажи А, В, С, Д. Все эти восемь этажей связаны лифтами.
Середина парохода занята двумя огромными, в два этажа, залами рестораном и гостиной. Убранство обоих залов — роскошное.
Мы едем в первом классе. Тут свои порядки: вечером нельзя появиться без смокинга или черного костюма. Еще перед отъездом эта тема была предметом жаркого спора среди нашего экипажа. Байдуков решил «бастовать»: для меня, говорит, обычаи капиталистического мира не обязательны, а потому «токсиду» — так там именовали смокинг — покупать не буду!
Валерий, как «чиф-пайлот», ведал у нас «международными вопросами». В споре его тон был высокоторжественный. Егора в конце концов уговорили, и «токсида» наконец была приобретена. Вообще с Егором произошло немало «осложнений» по части внешности. Еще в Нью-Йорке Байдуков наголо постригся. Наш военный атташе долго ахал, уверяя, что в Америке стриженный наголо человек — это сумасшедший или только что выпущенный из тюрьмы.
Пароход из-за своих огромных размеров почти не чувствовал волн, да и море было довольно спокойное. Лишь во вторую половину пути он стал раскачиваться, медленно накреняясь градусов на 20. Затем он как бы застывал на несколько секунд в наклонном положении, и тогда стулья, кресла и прочие предметы приходили в движение. Впрочем, скоро все подвижные предметы прикрепили к полу специальными приспособлениями.
