ударяет натуральный запах спиртного.
– Пейте-дак, – говорит голова, – ваша законная. Вы-то у нас уже на довольствии. С приездом-дак.
Старшина роты, догадываюсь я. Пью водку. Закусывать нечем. А старшина уже наливает Липатову. Человек, спавший на топчане в углу, надевал гимнастерку. И я различил на петлицах блеск трех самодельных латунных кубиков. Очевидно, командир роты, подумал я. Лицо худое и немолодое, строгое. Волосы на косой пробор, волнистые, бабочкой свисают на лоб. Выражение лица энергичное и властное.
– Арчаков, – крикнул старшина, – за завтраком-дак. Да получи-тко две порции на лейтенантов-то.
Кто-то внизу гремит котелками и идет к выходу. Слышится грохот падающей посуды, матерная ругань и выкрик: «Кой дурак винтовки поперек дороги бросил?»
– Лейтенантские это винтовки, – слышу я голос с нижних нар и по хриплому тембру узнаю нашего ночного часового.
– Для винтовок существует пирамида, – резко, отчеканивая слова произносит старший лейтенант, как бы ни к кому не обращаясь, – и винтовки должны стоять там, чьи бы они ни были.
Выслушав упрек в свой адрес, я молча слезаю с нар и выхожу на воздух, прихватив по пути наши оставленные на лестнице винтовки.
Светает. В серых сумерках хмурого утра определяются предметы и детали окружающего мира. По белому снегу, подобно привидениям, двигается вереница солдатских фигур с термосами и котелками. В полусотне метров от землянки стоит мохнатая монголка с розвальнями, на которых укреплена походная кухня. Пожилой солдат в грязном тулупе орудует большим блестящим черпаком. Вокруг кухни толкотня. Подойдя ближе, среди общего говора, улавливаю фразы: «Чё ноне шум был?», «Разведка, говорят, ходила. За языком. Да сами влипли», «Двоих, слышь, потеряли, а третьему скулу разворотило», «К минометчикам, вон, перевязываться заходили». Так! Значит, ночью был не сон, не бред, а фронтовая явь!
Так начинался день 20 февраля 1943 года – первый день нашего пребывания на переднем крае обороны первого батальона 1069-го полка 311-й стрелковой дивизии 54-й армии Волховского фронта.
20 февраля. Около приютившей нас землянки сидят солдаты и по двое едят из одного котелка. Принесли и нам с Липатовым на пару. Лишь старший лейтенант, сидя в своем углу за столом, ест в молчаливом одиночестве. Солдаты хлебают жидкий пшенный суп сосредоточенно и степенно. Слышатся лишь тупые металлические звуки стукающихся о стенки котелков ложек, тихое чавканье да приглушенные вздохи. Ездовой закончил раздачу и торопит свою мохнатую лошаденку. Ему нужно ведь проскочить роковую «Поляну смерти», и совершает он этот путь дважды за день. Поев, солдаты стали из газеты крутить цигарки и набивать их крупной махоркой.
– Теперь у нас, значит, на передовой небезопасно будет.
Говоривший солдат деловито обсосал цигарку, закусил ее углом рта и стал высекать огонь кресалом. Пауза, возникшая при этом, была явно предумышленной. Солдат, хитро щурясь, как бы привлекал к себе всеобщее внимание.
– Теперь, значит, – продолжал солдат, пуская кольца сизого, крепко пахнущего махорочного дыма, – как только наши новые лейтенанты со своими красными нашивками объявятся на передке, немцы враз сообразят, что и к чему! Вот и будешь от своей морды на отбивные получать, навроде как ноне у разведчиков было.
– Гутарят, быдто удвоих подшибло, – обратился к говорившему низкорослый, плотный солдат с черными усами, в кавалерийской шинели. – Там они ишшо. Али как?
– Там, куда им деваться, – лихо сплюнув сквозь зубы, сказал рябой солдат. – Мы, однако, с Зюбиным смотрели. Лежат они ближе к нашим. Видать их. Немцы трогать их не станут. Ни к чему им это.
Мы с Липатовым молчали. Солдаты нас не замечали, не обращали на нас ни малейшего внимания. Между тем было очевидно, – разговор их рассчитан был на нас. Из землянки высунулась фигура старшего лейтенанта. Он бросил в нашу сторону угрюмо неприветливый взгляд и крикнул:
– Шарапов, где Вардарьян?
– У пехотных, – лениво ответил Шарапов – тот самый, кто только что рассуждал о наших красных шевронах с золотыми галунами.
– Позови, – резко приказал старший лейтенант и на полусогнутых ногах юркнул обратно в землянку.
«Что происходит? – рассуждал я сам с собой. – Да, мы впервые тут, на передовой. Да, нам трудно, непривычно и тяжко. Да, вчера у нас дрожали ноги, пересохло в глотке, не легче нам и сегодня. А разве у вас все было иначе?! Или вы уже успели забыть, как сами вы впервые попали на фронт, на передовую?! Откуда такое презрение и ерничество?»
По тропе в нашем направлении идут Шарапов и офицер в новом, белом полушубке. На Шарапове телогрейка, ватные штаны, высоко под колени затянутые обмотками. Ноги у Шарапова тонкие, кривые, а на ногах узконосые немецкие ботинки на высоком каблуке, отчего кажется, будто Шарапов ходит вприпрыжку, сильно сутулясь и отчаянно размахивая руками. Лицо у Шарапова худое, острое и «себе на уме». Грязная солдатская шапка лихо надета набекрень, на одно ухо. Что-то карикатурное есть в его облике.
Офицер в новом полушубке выглядит крепким, молодым и здоровым парнем с типично армянской физиономией: большим, мясистым и горбатым носом, полными губами, большими, навыкате черными глазами и небольшими черными усиками. Из-под комсоставской цигейковой шапки выбивается копна черных вьющихся волос. Офицер идет слегка косолапой походкой. На ногах валенки с подвернутыми голенищами. На поясе болтается наган со странной алюминиевой цепочкой наподобие бус.
– Вы прибыли сегодня ночью? – обратился к нам офицер и, улыбнувшись, отрекомендовался: – Лейтенант Вардарьян.
Мы поочередно назвали себя и обменялись рукопожатиями. Шарапов беззастенчиво рассматривал нас. Рассматривал так, словно собирался покупать и прикидывал – сколько мы можем стоить?!
– Пажаласта, захаадытэ, – сказал Вардарьян с сильным акцентом и пригласил нас в землянку.
Старший лейтенант сидел в своем углу на топчане и был явно чем-то недоволен. Перед ним наши бумаги, которые он раздраженно перебирает.
– Николаев кто? – спросил старший лейтенант, не поздоровавшись, не называя себя и даже не представившись.
– Я Николаев.
Старший лейтенант посмотрел на меня и перевел взгляд на Федю.
– А вы – Липатов?
– Да.
– Ну и что мне с вами делать?
– Вам, очевидно, виднее, – ответил я.
– Шарапов, – крикнул старший лейтенант, – Спиридонов!
– Тут я, однако, – отозвался голос с нар.
– Сержант Шарапов – командир первого орудия, сержант Спиридонов – командир второго. Лейтенант
Николаев примет огневой взвод у лейтенанта Вардарьяна. Сержанты ознакомят вас с положением дел в расчетах. Лейтенант Вардарьян, назначаю вас страшим на батарее, своим заместителем. Введите в курс дела новоприбывших командиров. Что касается вас, лейтенант Липатов, то для вас у меня нет ни взвода, ни минометов.
По тону и интонациям, с какими были сказаны последние слова, можно было понять, что официальная часть знакомства окончена, и мы с
