слухами. С самого начала было очевидно, что выстрелы смертельны, но за день до смерти Мансура вышли новостные сводки с сообщением, что он идет на поправку. В понедельник все газеты писали, что опасность миновала».
В дневнике отец описывает, как стоял у окна своей комнаты – оно выходило в коридор, ведущий к моргу, – и ждал, когда принесут тело Мансура. «Я так жалел, что он умер; слезы выступили на глазах. Всю ночь я не спал… Полтора года назад мы считались самыми многообещающими молодыми политиками в нашей стране, на нас смотрели с завистью и надеждой. Сегодня же один из нас в тюрьме из-за бесстыжих конкурентов и их злокозненных приспешников, а в трех метрах от него другой лежит в крови; его холодный труп ждет вскрытия в морозильнике. Вот нам урок. А ведь оба могли послужить своей родине».
После этого отец никогда не забывал о Мансуре; тот преследовал его неотступно. Не верилось, что убили именно Мансура, ведь его считали счастливчиком; он обнадежил нацию, и хотя успел пробыть на посту премьера недолго, вызвал много противоречий. Его не раз сравнивали с молодым и красивым президентом Кеннеди. Его могилу превратили в святилище, но после революции исламский режим сравнял ее с землей, как и многие другие, включая могилу Реза-шаха.
Глава 17. Подходящая партия
«Приезжала Незхат, – пишет отец в дневнике осенью 1964 года. – Снова была раздражена и встревожена. Почему Азар не уезжает в Англию? Почему я в тюрьме? Почему весь мир против нас? Незхат из тех, кто считает себя божьими избранниками и верит, что никогда не ошибается. Когда случается что-то плохое, ей кажется, что другие виноваты. В данном случае она винит меня». Когда отец пишет о шахе и правительственных чиновниках, его тон полон неповиновения, к которому примешивается досада, но его записи о матери пронизаны отчаянием.
«Со дня ареста я надеялся, что вся эта ситуация наконец собьет спесь с Незхат и она распрощается с иллюзией, что весь мир ей что-то должен. Мне казалось, она увидит меня в тюрьме и поймет то, что мне никак не удавалось ей втолковать, когда я был на свободе. Но сегодня я понял, что она хочет полностью присвоить себе мою жизнь, все мое существование; она не только ничего не поняла, но считает, что я нахожусь в самом подходящем для себя месте и всем ей обязан».
Мужчины часто используют жен и семью в политических целях, но у моих родителей все было наоборот: они были так поглощены своими разногласиями, что политическая карьера становилась для них способом уладить проблемы в семье. Однажды я услышала, как отец в разговоре с приятелем сравнивал свои отношения с матерью с сюжетом персидского поэта-мистика XII века Аттара, который рассказывал о человеке, бесстрашно оседлавшем свирепого льва. Когда рассказчик последовал за этим храбрецом к нему домой, он с потрясением увидел, что жена держит его в страхе. Как можно не бояться свирепого зверя, но трусить перед собственной женой? Храбрец ответил: если бы у меня дома не происходило все то, что ты видишь, я никогда не оседлал бы льва.
«Сидишь тут, вдали от бед, и занимаешься чем душе угодно, пока я тащу все на себе!» – без тени иронии жаловалась мать. Когда мы слышали такие слова, нам с братом хотелось еще сильнее защищать отца. Я покупала ему все, что он хотел, хвалила подарки, которые он делал матери, сочувствовала ему, пекла пироги и писала маленькие сентиментальные записочки, в которых говорила, как сильно им горжусь. Я также лгала, что дома все хорошо; правда, ему сразу удавалось меня раскусить по скорбной мине и пассивно-агрессивным жалобам.
«Сегодня Незхат попросила сказать Азар, чтобы та не навещала меня так часто, – пишет отец. – Можете представить такой абсурд?» Он недоумевал, как умудрился стать не просто ее мужем, но другом, советником, счетоводом и, по сути, слугой. Он писал ей стихи; она их игнорировала. Я же жадно читала их все и собирала.
Мне было пятнадцать лет, когда мать Бехзада Сари попросила моей руки от лица своего сына. У нее недавно умер муж, уважаемый судья; семья, в отличие от нашей, была очень степенной. Мать Бехзада Сари была истинным матриархом и держала домашних в ежовых рукавицах. У моей матери были друзья мужского пола, а у отца – приятельницы женского пола, которыми он восхищался за характер и силу духа. Одной из таких приятельниц была известная поэтесса Парвин Довлатабади; другой – миссис Сари, мать Бехзада. Она была очень чопорной и обладала твердым характером, по мне, так чересчур напористым. Я видела в ней то, что замечала и в матери, – желание контролировать людей, но ей это удавалось лучше, чем Незхат. Таким, как миссис Сари, было трудно возражать и противиться. Сари придавали большое значение социальному положению – пожалуй, даже слишком большое, – но в целом они были хорошими людьми.
Когда поступило предложение о замужестве, отец все еще был мэром Тегерана. Наши семьи недавно сблизились, мы виделись часто – раз или два в неделю. Бехзаду было двадцать семь лет; непьющий, трудолюбивый, он не отличался красотой, но и уродом его нельзя было назвать. Родителям казалось, что он будет относиться ко мне с уважением, что бы это ни значило. Я же ничего не имела против этого брака, кроме одного: Бехзад казался мне занудой, и я его не любила. Но родители не отказывали Сари прямо – вероятно, из-за близких дружеских отношений с его семьей. Они просто не стали форсировать ситуацию и вежливо сообщили миссис Сари, что решение должна принимать я сама, а я еще слишком молода и не могу решать. При этом они намекнули, что со временем я могу и передумать.
Когда отец сел в тюрьму, семья Бехзада не отказалась от своего намерения, и я решила, что это очко в его пользу. Отец впал в немилость, а жизнь с Безхадом сулила стабильность; теперь это стало большим преимуществом. Меня пригласили в дом Сари; мы обменялись маленькими подарочками, меня осыпали комплиментами. «Я раньше думала, что губы – ее самая красивая черта, но ты посмотри на этот нос», – сказала миссис Сари дочери, оглядев меня с головы до ног. Я чувствовала себя трупом, который рассматривают студенты на уроке анатомии. Подошел Бехзад, и я сделала вид, что вожусь с его годовалым племянником. Всё в этом доме и в этой семье казалось мне скучным до оскомины, кроме этого племянника и пикантных историй о сестре Бехзада, которая годилась на роль
