тему.
Мать в период, когда она состояла в парламенте
Эти встречи отличались от более неформальных и шумных кофейных посиделок по пятницам, где господин Халиги то рассуждал о политике, то декламировал стихи. Они были куда менее непринужденными. На них присутствовали журналисты – Сафипур и неизменно серьезный господин Мешгин. Приходили чиновники, члены парламента и известные адвокаты: господин Бехдад, господин Овеиси и Садег Вазири. Позже они стали адвокатами отца. На этих собраниях мужчины сидели, вытянувшись по струнке, как школьники, которых в любой момент могли вызвать к доске. Мать говорила с большим пылом, ругала на чем свет стоит правительство от премьер-министра – она не сомневалась, что за ним стоят британцы и американцы («ну разумеется, мы знаем, кто стоит за этим человеком»), – до системы правосудия («воры они, вот кто, начиная с самого министра и дальше вниз»). Но самые ядовитые слова она приберегала для генерала Нассири, бывшего начальника полиции, который теперь возглавлял иранскую разведку САВАК, и Пирасте, министра внутренних дел и отцовского врага номер один. Она была убеждена, что именно эти двое сфабриковали против отца дело. «Я не боюсь этих трусов, – говорила она, – этих бестолковых преступников».
Господин Амирани приходил лишь однажды, может дважды, и непременно один. Он был редактором влиятельного издания «Ханданиха». (А может, впечатление о серьезности газеты создалось у меня на основе воспоминаний о самом Амирани.) В своих заметках он без стеснения критиковал правительство. Поговаривали, что только один человек был огражден от его критики: сам шах. Господин Амирани решил встать на сторону моего отца и иногда даже публиковал его заметки. Не помню, чтобы видела его, когда отец был мэром, но после ареста мы очень много о нем слышали, и он часто давал о себе знать. «Если можно писать, как Амирани, почему другие этого не делают? – спрашивал отец в дневнике. – А если нельзя, в чем его секрет?» В «Ханданихе» опубликовали заметку в защиту отца, и та всколыхнула огромную волну. В дневнике отец упоминает, что Пирасте предложил Амирани десять тысяч туманов за публикацию своей версии истории, но Амирани отказался. Продолжил печатать отцовские тюремные заметки и защищать его. Отец рассказывал, как Амирани ругался с цензорами за одну-единственную строчку в заметке. Он придавал гораздо больше значения тому, что не опубликовали, тому, что вычеркнули.
Господин Амирани был худощав и почти лыс; из-под очков в роговой оправе смотрели наблюдательные глаза. Его лицо было тонким, с острыми чертами; ученая внешность. Он напоминал худую сову. Мать очень гордилась их знакомством и считала его своим другом; утверждала, что он начал поддерживать отца, потому что она так на него повлияла. Мне было почти больно смотреть на ее инфантильное соперничество с отцом за дружбу этих влиятельных мужчин. Через много лет я вновь увидела тонкое лицо Амирани рядом с другим лицом – кроткого бывшего главы разведки генерала Пакравана, того самого, кто помогал спасти аятоллу Хомейни после восстания 5 июня 1963 года. Исламский режим Хомейни казнил их обоих.
Эти встречи всегда заряжали мать энергией и иногда вводили в опасный раж. Обычно после них она брала телефон, звонила кому-нибудь и высказывала все, что накопилось. «Да, он неидеальный муж, – говорила она, – но он всегда был хорошим отцом, баловал детей, и человек он принципиальный». Она могла набрать номер и провокационно заявить: «Я знаю, прихвостни Нассири нас сейчас подслушивают; так слушайте, вы, бандиты, мясники, насильники…» Те, кому она звонила, пытались ее увещевать, но поток оскорблений лился не переставая. Потом наши знакомые приходили в тюрьму и просили отца утихомирить жену, твердили, что именно из-за нее ему продлили срок. Но мать была неуправляема. И все друзья передавали ее друг другу, как кусок взрывчатки, надеясь, что она взорвется в чужих руках.
Однажды утром мать загадочно заявила: ни одно действие не останется безнаказанным. Оказалось, Пирасте выступал перед конгрессом, и несколько членов конгресса, включая мать, просили его говорить громче, «поднять голос». Он с ухмылкой повернулся к матери и произнес: «Проявите терпение, и со временем он поднимется» – скаламбурил по-персидски, намекнув на мужской половой орган, который тоже «поднимается». Это вызвало настоящую бурю. Сессия сорвалась, все бросились перед ней извиняться. Господин Амирани написал о случившемся разгромную статью, и несколько дней мы грелись в лучах позора Пирасте.
Порой мне кажется, что годы, когда отец сидел в тюрьме, а мать занимала должность в парламенте, были лучшими годами ее жизни. Она очень серьезно относилась к своей работе и, как ко всему и всегда, подходила к ней с яростной решимостью. Очень гордилась, что ее выбрали парламентским секретарем. Отец утверждает, что его бывшие коллеги удивлялись, что Незхат так серьезно относится к работе: она ездила в свой округ, маленький город Бафт в провинции Керман, и мутила там воду, критикуя равнодушие правительства к провинции и суля радикальные перемены и лучшую жизнь для местного населения. Говорила, что судьба помешала ей стать врачом, но теперь у нее есть шанс показать характер. И первым, кто испытал на себе этот характер, стал новый премьер-министр Хасан Али Мансур.
Отец подозревал, что его соперники и особенно Мансур считали, что мать будет благодарна за работу в парламенте и станет податливым орудием в их руках. Как они ошибались! Она любила рассказывать, как ее с коллегами пригласили пообедать с принцессой Ашраф, сестрой-близнецом шаха и очень влиятельной фигурой; по слухам, та была близка с теми, кто посадил отца в тюрьму (в частности, с Пирасте и министром юстиции Бахери). Мать с гордостью пересказывала, как ее пригласили сесть с принцессой за столик и она во всеуслышание отказалась. «С какой стати я должна считать за честь обедать с этой?» – спросила она коллег, которые, вероятно, тут же притворились, что у них нет с ней ничего общего.
В 1962 году, прежде чем стать премьер-министром, Мансур баллотировался в парламент и был избран вторым представителем от Тегерана после Абдоллы Риази, спикера палаты представителей. Его тогда поддерживала партия «Прогрессивный альянс». Мать впервые проявила неповиновение, когда Мансур сформировал новую партию – «Иран Новин». Он рассчитывал привлечь в партию членов парламента, и большинство согласились в нее вступить; так он стал лидером большинства. Мать не только отказалась вступать в «Иран Новин», но и сообщала о своем отказе каждому встречному и поперечному. Она хвасталась, что, когда Мансур намекнул, будто сам шах заинтересован в ее активной поддержке «Иран Новин», она ответила, что если Его Величеству надо ей что-то
