Художник снова покинул дом на Дворянской улице, к которому уже успел привыкнуть. Он отправился в санях по почтовому тракту сначала до Костромы. Железнодорожной ветки от Ярославля до Костромы тогда еще не было.
Вдосталь наезженная дорога темнела среди покрытых снегом полей. Снежный покров был сероват, похож на грубый домотканый холст. Уныло-однообразными казались эти поля, еще только пробуждающиеся от зимнего оцепенения, и эта дорога, вся в рыхлом, грязноватом снегу. Но зато как легко и свободно дышалось весенним воздухом! Пахло тающим снегом, землей. И еще пахло овчиной, которой Саврасов прикрыл себе ноги, лошадиным потом. Пегая кобыла тащила сани по почтовому тракту среди еще по-зимнему печальных полей.
Нанятый в Ярославле извозчик, тощий мужичок с редкой, похожей на куриный пух бородой, поинтересовался:
— Что, барин, по служебной надобности едешь? Или в гости, проведать кого?
— Я художник, — ответил Алексей Кондратьевич, — еду писать картины…
— А что на них будет, на этих картинах-то?
— Да вот хочу весну показать: как снег тает, как птицы гнезда вьют, как небо становится будто синька…
— А для чего, барин? Это нам и так известно. Привыкли… Хоть и весна, ну и что ж… Обычное дело. За весной — лето… Ты лучше бы что-нибудь похлеще, позаковыристей нарисовал, чтобы удивление взяло… Что-нибудь такое необнакновенное… Вот тогда другой разговор…
Из Костромы Саврасов поехал на северо-восток. Буй находился верстах в восьмидесяти от губернского города. Снова серые поля, овраги, леса… Алексей Кондратьевич остановился в селе Молвитине Буйского уезда. Довольно большое село со старинной церковью на окраине. Глухомань порядочная. Говорят, Иван Сусанин родом из здешних мест. Село как село, сколько таких в России! Потемневшие от времени избы, крестьянские дворы. С крыш свисают длинные сосульки. Когда идешь по улице, ноги проваливаются в рыхлом снегу, оставляя глубокие следы, которые быстро заполняются мутной водой. Деревья с мокрыми стволами. Кажется, все отсырело — деревья, бревна изб, заборы. Слышно, как где-то кричат птицы. Должно быть, грачи. Им пора прилететь. Уже прошел день Герасима-грачевника, когда они обычно появляются.
Да, вот их сколько на березах, возле церкви, на краю села. Они сидят, слегка покачиваясь, на тонких ветках, устроились в черных крупных гнездах, летают над землей и ходят неторопливо, с достоинством по осевшему снегу.
Эти березы, молодые еще, но неказистые, некрасивые, искривленные, голые, стоят в снегу, отбрасывая на него узкие тени, и в лужах, заполненных снежным крошевом. Они у низенького забора, за которым на церковном участке видны какие-то строения, дома и сараи, и над ними возвышается церковь и колокольня. Село здесь кончалось, и уходили вдаль ровные серые поля с темными прогалинами обнажившейся земли.
Церковь Воскресения была построена в конце XVIII века. Колокольня со строенными кокошниками у основания остроконечного шатра. Белый храм с пятью небольшими куполами.
Саврасов пришел сюда, на окраину села Молвитина, чтобы посмотреть вблизи на старую церковь. Пришел и остался надолго. То ощущение весны, которым он жил все эти дни, и в Ярославле, и по пути в Кострому и Молвитино, когда ехал в санях по оттаявшей дороге, вдыхая пьянящий мартовский воздух, здесь, у околицы обычного, неприметного русского села, приобрело особую остроту и силу. Он увидел здесь то, чего ждал, что смутно надеялся увидеть. Ради этого он проехал столько верст.
Но что особенного? Какой-то бесплотный, трухлявый снег со следами птиц, собак, лужицы и лужи талой воды, корявые, темно-белые стволы березок с содранной местами берестой, мокрые розоватые прутья кустов. Мокрый забор, мокрые покатые крыши, влажные, с оттаявшей наледью кирпичи колокольни. Небо в рваных облаках, и видны в них чистые разводы. И светящаяся голубизна мартовского дня. Хлопотливые неугомонные грачи кричат, вьются над своими гнездами на березках. Они вносят оживление в этот тихий уголок на задворках села. А за церковью — поля. Вот и все. Но разве не в этом характернейшие признаки русской весны, пробуждения природы?
Саврасов раскрыл этюдник, надел очки… Он работал быстро, вдохновенно, забыв обо всем на свете. Краски, их оттенки, тона и полутона, казалось, сами ложились на холст, и скоро на этюде появились искривленные березы с гнездами и грачами, снег и лужи, дома за забором, церковь с колокольней, облачное, с просинью небо. Алексей Кондратьевич отложил кисти и стал потирать свои длинные, слегка озябшие пальцы. Он долго смотрел на этюд и на все, что окружало его, что-то сравнивал, сопоставлял. Возникал, обретая четкие контуры, замысел будущей картины. Да, именно этот сюжет, именно эти березы, эти птицы, с которыми издревле на Руси связано представление о приходе весны. Только бы суметь передать неповторимость мартовского света, весеннего воздуха!
Он уехал из села Молвитина радостный, окрыленный, охваченный желанием поскорее начать работу над картиной.
— Ты доволен поездкой? — спросила его по возвращении в Ярославль Софья Карловна.
— Да, вполне…
— Я и так вижу по твоему лицу. Ты улыбаешься…
Саврасов улыбался не так уж часто.
Он уединился в своей мастерской. На мольберте стоял совсем небольшой подрамник с натянутым на него загрунтованным холстом. Пейзаж будет небольшим. И это хорошо. Маленькое полотно произведет большее впечатление, чем картина внушительных размеров. Внимание зрителя не будет распыляться, сосредоточится на ограниченном пространстве. Теперь Алексей Кондратьевич работал медленно, не спеша, долго, тщательно, дожидаясь, пока краска высохнет, и уже тогда накладывая новый красочный слой.
В апреле, еще не завершив картины, он написал другой пейзаж — Волга во время ледохода. Та весна в Ярославле была необычная. Такого мощного паводка не помнили старожилы. Река вскрылась 13 апреля. Она широко разлилась и затопила некоторые прибрежные селения, в том числе Тверицкую слободу, где жители спасались на лодках. В слободе случился пожар, уничтоживший несколько домов. Разлив реки был столь велик, что под водой оказалась даже шоссейная дамба. Навигация открылась через три дня. Но Волга еще не успокоилась, и один пароход унесло стремительным течением, он сильно пострадал, затертый льдинами… На картине Саврасова «Разлив Волги под Ярославлем» — вышедшая из берегов река, полузатопленная слобода, дома, церковь, деревья в воде, дым пожара…
Менее полугода прожил Саврасов в Ярославле, и за это непродолжительное время создал картины «Вид Волги под Юрьевцем», «Разлив Волги под Ярославлем», свой шедевр «Грачи прилетели», не говоря уже о зимних пейзажах, выполненных по заказу, которые и явились внешним поводом для его поездки в этот город.
