Сюзанн Варга - Лопе де Вега

Весь этот круговорот трагических событий Лопе воспринимал как некий приговор, вынесенный на небесах, он ведь предчувствовал, что должно случиться нечто ужасное, и осознание предопределенности и верности предчувствий заставило его вновь взяться за перо. Те картины, которые он описывал, были теснейшим образом связаны с событиями его жизни. Но знал ли он тогда, он, все предугадавший и предвидевший для других, что вскоре и он сам, и вся его семья будут вовлечены в роковой круг печали и скорби? Предполагал ли он при написании стихотворных строф, что и его судьба последует по столь же роковому скорбному пути?

Как только истек срок траура, жизнь в замке вновь вроде бы обрела прежний ритм, хотя, разумеется, многие из приближенных и родственников герцога продолжали горевать и печалиться, ведь они искренне любили дона Диего. Мединилья, бывший паж покойного, остался в поместье по просьбе герцога и, к большому облегчению Лопе, постарался возродить былой дух этой израненной, истерзанной горем Аркадии. Хуан Блас де Кастро продолжал сочинять музыку и оживлять возобновившиеся собрания любителей изящной словесности. У Лопе началось то, что можно было бы назвать исцелением исстрадавшейся души, он вдыхал ароматы весны, сошедшей на землю и заставившей все вокруг зеленеть и благоухать. Обретя вновь согласие с этой новой, опять ставшей безмятежной жизнью, он предался деятельности, которая оказывала на него поразительно благотворное влияние, — сочинительству. Существует немало стихотворений, вероятно, написанных именно в тот период, в тексте коих можно прочесть намеки на любовные фантазии или на мимолетные увлечения, пережитые поэтом; те сильные чувства, что привязывали его к Изабелле, как мы уже видели, не могли его избавить от увлечений другими женщинами, но то спокойствие, коим он тогда наслаждался, заставляет нас проникнуться доверием к другим поэтическим свидетельствам автора, где он повествует в своих воспоминаниях о чудесных прогулках вместе с герцогом, посещавшим свои имения, как, например, знаменитое его поместье Абадия, а также и о более дальних поездках, например в Португалию — к герцогу Брагансе. В одном из стихотворений того периода найдем мы и замечательный портрет Белисы (все исследователи сходятся на том, что это имя — анаграмма имени Изабелла, или Исабель. — Ю. Р.).

В некоторых стихотворениях Лопе также показывает нам, какой ослепительно яркий свет иногда заливал те долины неподалеку от Саламанки, где герцог Альба с увлечением предавался верховой езде. Эти мимолетные видения запечатлены в прекрасных строках сонета, в котором благодаря силе слова реальность превратилась в настоящую живопись и мы получили портрет, чьи достоинства не уступают тем портретам, которые Веласкес будет писать несколько позже.

Мирные зеленые берега реки Тормес, бывшие в представлении Лопе воплощением того, что в эстетике Ренессанса именовали «благословенным краем», вдохновили его превратить их в своеобразное обрамление, в место действия своего большого пасторального романа «Аркадия», к написанию коего он тогда приступил и который почти завершил во время пребывания на службе у герцога Альбы. По внутренней логике романа «пасторальная реальность» соответствует в нем реальности настоящей, так называемой «реальности уединения», в которой Лопе тогда и пребывал, а также отвечала одному из непреложных требований, а именно требованию подлинности и искренности чувств. Это произведение встает в один ряд с такими шедеврами, как «Аркадия» Саннадзаро и «Диана» Монтемайора, оно — настоящее чудо, поражающее обилием образов и сложностью композиции, разнообразием поворотов сюжета и способов включения эпизодов с участием второстепенных персонажей; более же всего роман как раз и поражает количеством героев, один список которых занимает около шестидесяти страниц в издании 1605 года, вышедшем в Антверпене. К этой невероятной роскоши прибавляется еще и разнообразие литературных форм, так как прозаический роман щедро украшают романсы, стансы и сонеты. Подобное богатство форм и обилие героев дают автору возможность употреблять самые разные стили речи, использовать всевозможные риторические приемы, удивлять читателя богатейшим запасом лексики и поражать точным употреблением слов. Вероятно, в связи с этим небезынтересен тот факт, что автор в своем посвящении без колебаний проповедует элитарность, избранность литературы: «Неправильно и несправедливо, что книги, предназначенные для людей образованных, попадают в руки невежд». К тому же следует обратить внимание на то, что книга эта, по замыслу ее создателя написанная для «честных и почтенных людей», отличается одной особенностью: в этом пасторальном романе в качестве героев перед читателями предстают только люди благородного происхождения, а также пастухи и пастушки, в которых современники без труда узнавали близких и приближенных герцога Альбы и его самого, выступавшего под именем Анфрисо. Наподобие тех очень давних своих предшественников, то есть пасторальных романов Античности, которые были теснейшим образом связаны с языческими верованиями и таинствами древности, о чем, скажем, свидетельствует четвертая эклога Вергилия, «Аркадия» Лопе де Вега представляет собой нечто вроде гигантского полотна, посвященного «любовной тайне», где двое влюбленных, пастух Анфрисо и пастушка Белисарда, долгое время пребывавшие в разлуке, наконец вновь соединяются.