когда же все эти материалы должны быть доставлены в Италию, — тот моментально ответил: «Немедленно».
Посол был в полном ужасе от того, в каком направлении развивались события, и главной своей задачей полагал сделать так, чтобы Германия ни в коем случае не смогла удовлетворить итальянский «запросный лист».
Собственно, с этой целью он и составлялся — ив германском МИДе это так и поняли. 27 августа 1939 года в Рим пришло послание от Гитлера. В нем говорилось, что фюрер понимает мотивы дуче и полностью их уважает. Тем не менее решение относительно Польши уже принято.
Оно не может быть изменено.
31 августа 1939 года случилось нечто незапланированное: Англия блокировала все телефонные линии связи с Италией. Чиано начал «срочные консультации» с послом Великобритании, которого совсем недавно дуче и видеть не хотел. Ну, теперь ветер подул в другую сторону, и граф Галеаццо Чиано, глава итальянского МИДа, зять дуче и его предполагаемый «кронпринц», самым примирительным тоном говорил английскому послу, что не надо бы делать шагов, которые трудно будет поправить.
И задавал риторический вопрос:
«Ну неужели вы не понимаете, что мы никогда не возьмем на себя инициативу в нападении ни на вас, ни на Францию?»
Это заявление получило немедленное подтверждение — 1 сентября 1939 года, в 2.30 дня, итальянское радио прервало обычные передачи для срочного сообщения — кабинет министров только что выпустил заявление:
«Италия не возьмет на себя инициативы в открытии военных действий».
Германские войска к этому времени уже были в Польше.
3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну. Дуче сообщил послу рейха в Риме, что он «всем сердцем с Германией». В Риме объявили затемнение, вышло распоряжение: с 11.00 вечера все театры, клубы и рестораны должны быть закрыты, ночной жизни городов Италии — по крайней мере, официально — пришел конец.
Вообще говоря, объявленное «неучастие в военных действиях» — дуче всячески избегал употребления слова «нейтралитет» — вызвало облегчение. Но престиж фашизма, конечно, пошатнулся — после всех громких разговоров про «восемь миллионов штыков, разящих по воле дуче», дуче сейчас выглядел смешно.
В Европе происходили грандиозные события. Великая война 1914–1918 годов буквально в пару дней перестала считаться «великой» и превратилась в Первую мировую. Сейчас же, в сентябре 1939-го, шла Вторая мировая война, а Италия, «возрожденнная фашизмом», новая и юная, вела себя в точности так, как старая, как Италия тех времен, когда ею управляли парламентские либеральные правительства.
Она нарушила свои обязательства и осталась в стороне от конфликта.
Муссолини, по-видимому, остро чувствовал это несоответствие — в течение целых трех недель он не появлялся на публике и по радио не выступал. Чиано же был просто счастлив — в последнюю минуту, но Италии удалось выкрутиться из крайне неприятной ситуации, и он с радостью отмечал, что курс акций пошел вверх и торговля растет: «нейтралитет начинает приносить свои плоды — корабли отходят от причалов, загруженные до предела. Мы стали даже получать заказы из Франции…».
Польская кампания вермахта подошла к победоносному концу.
Еще один вопрос, который очень беспокоил Муссолини, тоже разрешился благополучно: Пакт Молотова — Риббентропа устоял, германские и советские войска не столкнулись на территории Польши, и дуче стал чувствовать себя поувереннее.
Он выступил в Болонье и, как всегда, выступил с очень боевой речью, в которой клеймил врагов и грозил им всяческими карами. Врагов, однако, в этот раз Муссолини выбирал осторожно — теперь и слова плохого не говорилось о «прогнивших демократических плутократиях Запада».
Зато всячески поносились объекты абстрактные: «мировое еврейство», «всяческая грязь и отбросы» и еще почему-то «масоны».
Вот это было немного странно.
Как-никак Джузеппе Гарибальди был национальным героем Италии. Но он к тому же был и масоном очень высокого ранга.
А если глянуть в энциклопедию, то там можно увидеть вот что: «В 1881 году Джузеппе Гарибальди, Великий Иерофант Восточного Устава Мемфиса и одновременно с этим Великий Иерофант Египетского Устава Мицраима, решил слить воедино оба эти устава для усиления контроля над ними.
Он инициировал процедуру соединения двух Египетских уставов, однако их окончательное объединение произошло только в 1889 году, etc».
Но осенью 1939 года Бенито Муссолини не интересовался энциклопедиями.
Интересно, что одновременно с войной Рейх продолжал свою политику собирания немцев под единым кровом. Со странами с «дружественными Рейху режимами», такими, как Италия и СССР, вопрос решался путем обмена населением.
Тут, конечно, тоже была масса проблем и оговорок.
Скажем, немцы из только что присоединенной к СССР Прибалтики могли уехать в Германию вполне беспрепятственно, но на немцев Поволжья эта привилегия не распространялась.
С Италией картина тоже была не вполне однозначной. В мае 1939 года некий гражданин Италии немецкого происхождения, родом из округи города Тренто, получил 5 лет высылки за то, что спел «Хорст Вессель» [123] на публике, а друга поприветствовал словами «Хайль Гитлер!».
Срок ему влепили за то, что текст «Хорста Весселя» содержал слова:
«Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир…»
Ну, и OVRA пришла к заключению, что гражданину Италии петь такие песни негоже [124].
Немецкое население Тренто и округи разделилось — 185 тысяч человек избрали себе гражданство рейха и покинули Италию, а 85 тысяч остались на месте, в качестве граждан Италии.
Были и курьезы — некий парикмахер по имени Бруно Грилло избрал Рейх и вместе с супругой уехал в Германию. Ему там не понравилось, и он заявил, что, в сущности, он «является итальянцем».
Власти рейха спорить не стали и разрешили ему вернуться на родину.
Там ему задали вопрос: если он итальянец, то почему же уехал? Ну, несчастный Бруно Грилло начал объяснять, что у него вышел конфликт с родней жены и отъезд был удобным случаем решить семейные проблемы, но таким отговоркам не вняли, и супруги Грилло получили высылку на пять лет в провинцию Козенца, в глушь, где жили сплошные албанцы.
В ссылку попал и пенсионер, сообщивший людям из очереди за билетами на лотерею, что, по его мнению, дуче совершенно напрасно затеял ссору с англичанами:
«У англичан есть золото. А у нас — одна бумага.».
Не повезло и некоему католику, который нехорошо отозвался о Пакте Молотова — Риббентропа как о союзе двух безбожников. Он бы, может, и помолчал, но дело-то подходило к Рождеству 1939-го, и бедняга не сдержался. С похвальной беспристрастностью полиция сослала и его.
В канун 1940 года гражданам Италии нелегко было найти правильную линию.
