— Сеньор! Сеньор! Тут уже дно! — крикнул мальчишка. И он был прав: вода здесь уже была чуть выше пояса, а мы все плыли и плыли. На пляже собралась толпа. Я отпустил пария. Он вышел на пляж и, упав ничком на песок, начал блевать и надсадно кашлять. Успел наглотаться воды. Я быстро направился к своему мотороллеру. Вытерся насухо полотенцем, оделся и, запустив двигатель, поехал в направлении города. Лавры спасателя мне были ни к чему.
Быстро упала ночь. Я ехал по набережной в сторону порта. Отыскал взглядом среди многих судов, стоявших в порту, то, единственное, которое имело трубу с красной полосой и золотистыми серпом и молотом на ней. Я из газет знал о приходе в порт советского судна. С кормы свисал красный флаг. Немного сбавив ход, мысленно поклонился частице моей родной земли, поздравил с праздником наших моряков. Это был мой своеобразный ритуал первых лет на нелегалке. В последующие годы от этого ритуала пришлось отказаться, так как это был ненужный риск. Теперь пора и домой.
Дома, поужинав у сеньоры Кармен, пошел к себе, где поднял рюмку коньяку за Родину, за своих родных, за весь советский народ. Затем вставил в ухо наушник и послушал московское радио. Так я отметил 44-ю годовщину Октябрьской революции. Так или иначе, но эту дату я отмечал каждый год.
Транзисторный приемник, рекомендованный Центром, пришлось искать довольно долго, но то, что мне было нужно, я так и не нашел. В магазинах было полно всяких транзисторов, но мне нужен был приемник с определенным диапазоном коротких воли. Стал искать по объявлениям в газетах.
В конце концов у одной швейцарки по сходной цене купил «Зенит-трансосеаник», и хотя это было не совсем то, однако худо-бедно на нем можно было принимать радиограммы из Центра. А поскольку прохождение волн чаще всего было плохим (тогда еще не было спутниковой связи), пришлось приобрести недорогой транзисторный японский магнитофон с регулятором скоростей, который меня здорово выручал. Вначале передачи из Центра велись ранним вечером, что было для меня крайне неудобно: то сеньора Кармен позовет, то придут приятели по военной службе, то кто-нибудь позвонит по телефону, вот и приходилось выбегать, а магнитофон, установленный в тумбочке, тем временем продолжал записывать передачу, что было, разумеется, небезопасно. Записать затем шифровку на бумагу, стереть пленку и расшифровать текст отнимало не так уж много времени. Затем я добился, чтобы Центр давал радиосеансы в удобное для меня время: поздним вечером или за полночь, хотя слышимость еще больше ухудшилась, и если бы не магнитофон, вряд ли я смог бы выловить морзянку Центра из какофонии звуков эфира. А поскольку каждая передача повторялась трижды, затем еще раз через два дня, то я все же имел возможность полностью записывать радиограммы.
Между тем служба в армии продолжалась. Поскольку проблемы языкового порядка постепенно сглаживались, меня, как, впрочем, и других солдат, стали посылать с пакетами то в Министерство обороны, то в Генштаб, а однажды даже в СИДЭ.
— СИДЭ— это что? — спросил я у сержанта Санторни.
— О, это очень уважаемое учреждение, — сказал он, загадочно улыбаясь. Так же улыбался и стоявший неподалеку Рауль. — СИДЭ — это Сервисио-де-Информасьонес-дель-Эстадо, — сказал он, поднимая вверх указательный палец и вручая мне запечатанный сургучом конверт. «Чего это Санторни так улыбается? Может, в этом пакете какая-нибудь информация обо мне?» — подумал я, принимая пакет.
СИДЭ— служба госбезопасности, выполняющая в стране функции контрразведки. Перед самым отъездом я довольно основательно занимался полицейскими органами и спецслужбами Аргентины. Вот только не предполагал, что пройдет несколько лет и мне придется довольно близко познакомиться с этой уважаемой службой.
Рождество Христово— самый большой религиозный и семейный праздник в Америке и Европе.
В ночь с 24 на 25 декабря родственники и друзья за праздничным столом в торжественном молчании подымают бокалы в память об усопших, поют или слушают рождественские песни и мелодии. В магазинах идет бойкая торговля. «Папа Ноэль» (Дед Мороз), одетый в белую шубу, в тридцатиградусную жару ходит по домам, разнося подарки детям. Праздник отмечает вся страна от мала до велика, и богатеи и бедняки, первые— с шампанским, вторые— с сидром, который здесь недорогой, но отменного качества. Парламент уходит на рождественские каникулы.
Сеньора Кармен пригласила меня на рождественский ужин. За круглым столом собралось с дюжину гостей. Здесь конечно же был доп Альберто, сестра сеньоры Кармен, отставной генерал-авиатор— убежденный перонист, отставной полицейский с дочерью, другие родственники. После традиционного поминовения усопших началось настоящее веселье. Дон Альберто был в ударе. Его гитара не умолкала. Танго, маланги, пачанги, креольские песни, песни гаучос, жанр «портеньо» (столичный фольклор) — все это он без какого-либо перерыва мастерски исполнял басом, сверкая очками и обливаясь потом, взбадривая себя время от времени белым вином. Вентилятор гонял по комнате нагретый воздух. Пели хором незнакомые мне песни (надо было бы мне выучить несколько популярных песен, а то сижу, как немой) и конечно же невероятно благозвучное танго «Каминито». Бокалы постоянно наполнялись добрым вином. Гвоздем программы была «паэлья-а-ля-валенсиана»: на огромной сковороде, на фоне желтого от шафрана риса, красовались поджаренные креветки, мехильонес (морские ракушки) и какие-то еще немыслимые, экзотические дары моря, ярким пламенем горели стручки красного перца. Над всем этим горкой румянились жареные цыплята. Это было истинно испанское блюдо, эта паэлья, над которой сеньора Кармен с сестрой колдовали с самого утра. В полночь все вышли в сад. Над городом взлетали ракеты, грохали петарды, летали «каньитас воладорас»— миниатюрные ракеты на лучинке. Отовсюду слышался собачий лай. Затем — снова за стол. Гуляли до самого утра. Сеньора Кармен веселилась до упаду — ела, пила, пела, исполняла испанские танцы с кастаньетами. Жару она просто игнорировала. Обмахивалась веером, опрокидывала стаканчик вина и снова пускалась в пляс.
Утром, так и не ложась спать, поехал на мотороллере на Рио-де-ля-Плату освежиться после душной ночи. Когда вернулся, в доме стояла необычная тишина. Даже собака и та, вопреки обыкновению, не залаяла. Заглянул к сеньоре Кармен— собака в углу скулит, сама сеньора Кармен стонет в кровати— приступ печеночной колики. Да, очевидно, и у собаки, явно страдавшей ожирением, было что-то не так. Вызвал домашнего доктора, съездил в аптеку за лекарствами. Через пару дней кое-как общими усилиями поставили нашу дражайшую сеньору Кармен на ноги.
